Никон Рождественский - «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

Свою статью г. Меньшиков пишет по поводу той невидимой заразы, которая губит теперь столько жизней – по поводу самоубийств среди молодежи. Он видит причину этого ужаснаго явления в “том моральном опустошении, которое вносит в мир дезорганизация общества, разобщение людей”. “Старое общество, говорит он, носило это имя (имя “общества”) потому, что толпа людей, действительно, была проникнута общими началами, общей верой, общим разумом, общим одушевлением. Теперешнее же население утратило эту общность – не вполне, конечно, но в значительной степени. Оно перестало быть живой гармонией, хором душ, т. е. перестало быть обществом. Отцы и матери еще веруют в Бога, хотя и охлажденным сердцем, – но сами самоубийцы едва ли имеют эту веру – по крайней мере, в движущем, поднимающем дух состоянии. Искренняя вера есть ведь искренняя надежда, самоубийцы же, очевидно, те несчастные, что потеряли всякую надежду”. Та к говорит г. Меньшиков. Чувствуете ли, как почтенный публицист близко подходит к решению вопроса? “Моральное опустошение” – разве это не то, что мы называем духовным одичанием, утратою христианских идеалов? “Утрата общности…” да не есть ли это, по-нашему, оторванность, отчуждение от Церкви, духовное одиночество, весь ужас удаления души от Бога? “Живая гармония, хор душ” – в наилучшем смысле не есть ли это то, что мы называем жизнью в Церкви, в общении с Христом и всеми во Христа верующими? – “Мне известные самоубийцы, пишет г. Меньшиков, все принадлежали к современной русской интеллигенции, охваченной со всех сторон растлевающим еврейско-масонским нигилизмом. Суть нигилизма состоит в отрицании вечной жизни, в презрении к жизни рода, в постановке индивидуальнаго “я” выше всего”. Верно, но потрудитесь подставить вместо слова “род” опять все то же слово “Церковь”, и будет то, что мы, служители Церкви, твердим изо дня в день. “И на верхах, и в низах идет крушение человеческаго общества; исчезает общая сила, поддерживающая отдельную слабость”. Да, идет крушение церковных идеалов; люди бегут от Церкви, не хотят слышать о ней и, действительно, исчезает общая сила – любовь, поддерживающая отдельную слабость. “Самоубийства неизбежно должны расти они будут расти, и, может быть, в степени ужасающей и невероятной для нас”, пророчествует г. Меньшиков. Он горячо призывает беречь юношей и девиц от грозящей им опасности. “Помогите им, взывает он, опять войти в родовой поток, придвиньте их к единодушию с предками, верните, хоть немного, к древней вере в жизнь…” Красивыя фразы, Михаил Осипович, – хочется крикнуть ему, – но скажите, положа руку на сердце: вы-то сами знаете секрет, как выполнить ваш же собственный совет? Та к научите же! А мы уверены, что сами вы ничего не придумаете для выполнения вашего совета, кроме все тех же громких, красивых, но – увы! – пустых фраз. Если хотите – оне и не пустыя, но вы не видите, по крайней мере, вы не указываете той силы, которая повлекла бы властно в этот “родовой поток”, придвинула бы нашу несчастную, зараженную духом глупейшей гордыни молодежь к “единодушию с предками”, отогнала бы от нея того беса-опустошителя, который, по вашим же словам, вошел в их душу и отколол ее от вечной жизни… А эта сила есть: она в Церкви, в вере православной, в благодати Христовой, которою столь обильно располагает Церковь. К несчастью, в нашей интеллигенции есть непреодолимое препятствие к тому, чтобы использовать эту силу: наш интеллигент смотрит на Церковь глазами западнаго полуинтеллигента, в Православии видит какое-то жалкое подобие римскаго католицизма, в духовенстве – невежественных фанатиков и корыстолюбцев, по подобию иезуитов, и, с высоты какого-то величия просвещеннаго человека, судит о том, чего не знает и знать не хочет… Следы такого отношения к Церкви и нашему духовенству мы могли бы указать в статьях того же г. Меньшикова, но думаем, что он отдает в этом дань веку сему лукавому безсознательно, а потому и винить его в этом не следует строго… Если он будет искренен в своих дальнейших исследованиях духовной жизни народа Русскаго, если будет мужественно высказывать плоды своих честных исследований, не боясь того, что скажут о нем иудействующие органы печати, то Бог даст, он и сам познает свои ошибки и сознается в них.

Утро. Прохожу мимо собора, где почивают мощи одного из великих тружеников для родной земли – благовернаго Князя Александра Невскаго. Мимо меня, обгоняя друг друга, бегут школьники с сумками за плечами. Они заходят в собор, быстро подходят к художественной раке угодника Божия, делают поклоны и прикладываются.

У них – экзамен сегодня. Они просят благодатной помощи у небеснаго покровителя.

Смотрю на них и думаю: что влечет детския сердца в трудную минуту их детской жизни? Конечно, вера, чистая, простая вера, которою веруют только дети да детски Богу преданные души таких праведников, как преподобные Сергий Радонежский и Серафим Саровский. О, если бы эта вера сохранилась в них навсегда! Если бы не гасла никогда!

Вспоминаю свое детство. С первых дней сознательной жизни, как только я себя запомню, я вижу себя на руках родителя, который носил меня чрез сугробы снежные в Божий храм; я любил ходить туда не только в праздник, но и в будни, не только на службу Божию, но и в то время, когда мой родитель – дьячок топил церковныя печи. Со стен церковных смотрели на меня лики угодников Божиих, лики серьезные, благоговейные, с молитвенным выражением. В воздухе ощущался запах ладана и воска. Казалось, что в этой священной тишине незримо, но сердцу ощутимо, носились Ангелы Божии. Таинственная завеса в царских дверях, святая плащаница за клиросом, старыя, потемневшия хоругви, ряды икон, уходящие к сводам храма, в иконостасе – все говорило детскому сердцу: это – не простое место, это – дом Божий…

Я не говорю об участии в Богослужении прислуживанием в алтаре, пением и чтением на клиросе: скажу только, что помню себя на руках родителя с Часословом в руках; помню, как, получив эту священную книгу в первый раз, я целовал ее, детски радуясь ея “красной прописи”, киноварью напечатанным строкам. Помню, что под влиянием этой радости, тут же дал обещание – стать на клирос с отцом, а затем и – прочитать шестопсалмие. Шестилетним мальчиком я уже сделал попытку к сему – увы! – на первый раз неудавшуюся: тоненьким голосом прочитал я 5–6 строк и смутился, струсил, заплакал… А старичок-батюшка из алтаря уже возглашает отцу моему: “читай сам!..”… Но чрез неделю я уже победил себя и ликовал детским сердцем: я прочитал все шестопсалмие!..

Простите мне, дорогие читатели, это уклонение в сторону личных воспоминаний детства: ведь это маленькая иллюстрация к истории нашего духовнаго воспитания в недрах Церкви родной. Ведь вот этою любовью к храму, к службе Божией и объясняется та устойчивость церковных воззрений, коею живет наше духовное сословие. Нас тянула в храм Божий неведомая, но сердцу ощутимая сила. Вот я уже в Заиконоспасском духовном училище. Раннее утро жаркаго летняго дня (экзамены кончались тогда в половине июля). Мы, дети, поднялись рано, чтобы до экзамена успеть и соборы обойти, и слабо подготовленное подчитать, и кусок чернаго хлеба съесть (о чае мы тогда понятия еще не имели). И вот, группами выходим из низких ворот с училищнаго двора, направляемся в Казанский собор, прикладываемся к чудотворным иконам Казанской и Млекопитательницы, идем к Иверской, оттуда в Успенский собор, чтобы поклониться мощам святителей всероссийских, ризе Господней и Владимирской иконе Владычицы. Вот и Архангельский собор, а в нем – мощи царственнаго младенца Димитрия, который – это мы слышали – и теперь держит в ручке своей те орешки, коими играл он в момент нападения на него убийц… О, малютка-мученик, – мы крепко верим, – поможет нам, детям, на экзамене! А вот и Чудов монастырь, с его серебряным иконостасом и нетленными мощами великаго печальника Святой Руси, друга Преподобнаго Сергия, Святителя Алексия. Ему непременно нужно положить, по нашим детским понятиям, три земных поклона. Из Чудова – чрез святыя Спасския ворота, непременно, с обнаженными головами, – мы идем в тот Покровский Василия Блаженнаго собор, который своею оригинальною архитектурою останавливает на себе внимание не только всякаго русскаго человека, но и всех иностранцев. Здесь, поклонившись св. мощам блаженных Василия и Иоанна, мы непременно выпьем глоточка три (конечно, кто натощак) св. водицы… Та к готовились мы к экзаменам. Та к по-детски льнули мы к Церкви-матери. И не мы одни: мы видели и гимназистов, и семинаристов, и других учащихся, паломничающих ко святыням в дни экзаменов. Обходили святыни, запасались духовными силами, укрепляли в себе веру…