Никон Рождественский - «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники

И так мы со всех сторон объемлемся, так сказать, любовию. Мы и сами должны дышать ею, жить для нея, соделывать свое сердце жилищем любви. О, если бы мы это сознавали, сею мыслию проникались, сим правилом жили! Увы, все это от нас отлетает, удаляется: мы все больше и больше проникаемся правовым началом в общественной и государственной жизни, все дальше и дальше уходим от нравственнаго начала – начала любви! Но об этом – поговорим после.

Теперь же, обращаясь к великому событию – перенесению св. мощей преподобной Евфросинии, не могу не высказать и того скорбнаго наблюдения, что подобныя события у нас как-то скоро бледнеют в общецерковном и народном сознании: светлое воспоминание о них, доставляя отраду душе того, кто их пережил, не оставляет глубокаго следа в духовной жизни общественной и государственной. Вспомним то, что пережила Россия во дни открытия св. мощей преподобнаго Серафима. Будто само небо отверзлось тогда над Русью святой и – казалось – эта Русь не способна изменить своей вере, своим упованиям. Но прошел год, и что сталось с нею? Правда, чудеса Божии видел простой народ, – интеллигенция, созидающая теперь историю нашу, не хотела видеть их, полуинтеллигенция издевалась над ними; но ведь если бы темныя массы народныя целым сердцем восприняли знамения, свыше тогда совершившияся, то не было бы и этих смут, этих пожарищ, этих ужасов, ими пережитых тогда… Нельзя скрывать от себя, что мы остаемся глухи к тем урокам, какие даются нам такими событиями. Ведь в них слышится голос свыше, призывающий нас к жизни по заповедям Божиим, мы видим в них только знамения силы Божией… Правда, умиляемся сердцем, радуемся, как дети, но не поучаемся ими, не заботимся о том, чтобы быть достойными их. И знамение Божие становится для нас предметом любопытства, может быть, и благочестиваго, но все же только любопытства, а не истинным знамением – вразумлением, поучением к духовному обновлению. И невольно вспоминается то, что сказал некогда Господь иудеям: ищете Мене не яко видете знамение, но яко ели есте хлебы и насытистеся (Ин. 6, 26). Иудеи видели в Спасителе только питателя-чудотворца, м ы хотели бы видеть в святых Божиих только наших целителей и молитвенников, но не думаем вовсе о том, что, ведь они и наши учители … Посему и к нам приложимо слово Христово: делайте не брашно гиблющее, старайтесь не о пище тленной, хотя и о сем не воспрещено молиться, больше заботьтесь о пище, пребывающей в жизнь вечную; ищите исцеления не столько недугов телесных, сколько исцеления души своей, грехом недугующей. Но сего-то мы и не ищем и, возвратившись из мест, освященных явлениями благодати Божией, паки начинаем по-прежнему ходить привычными греховными путями… И невольно вспоминается известная притча, которую читаем во 2 Послании Апостола Петра, (гл. 2, ст. 22).

Предо мною прошение одного городского обывателя не из интеллигентных (а есть, к глубокому сожалению, много таких и из интеллигентов и даже высшаго круга). В этом прошении он повествует, что в день причащения св. Таин он пришел в монастырскую церковь к литургии и попросил позволения самому прочитать правило ко св. Причащению. Служащий иеромонах отказал, и отсюда вышла целая история. Говельщик заспорил, бросил фразу: “может быть, я не достоин читать и правило?” На что иеромонах ответил односложным “да”, и тогда говеющий сказал: “значит, я не достоин и слушать”, – и вышел из церкви, чтобы идти причащаться в другой храм. Но, вспомнив, что без записки об исповеди его не причастят, он вернулся в церковь, подошел к северным дверям алтаря и “громко”, как сам пишет, стал просить “записочки”… Понятно, что иеромонах ему отказал в просьбе, ибо в это время совершал уже проскомидию. И вот сей говельщик подает мне прошение о том, чтобы я “уполномочил его помогать псаломщику” в служении, но “при другом иеромонахе”. При том говорит, что вот уже 5-й час утра следующаго за сим дня, а он не может успокоиться…

Простите, читатели мои, что остановил ваше внимание на этом прошении, оно очень характерно. В нем так и сквозит какой-то уродливый правовой взгляд на такия отношения, где нет ни малейшаго места для “правовых” отношений… А ведь этим взглядом пропитана почти вся наша интеллигенция, не только отколовшаяся от Церкви, но и мнящаяся пребывать в недрах Церкви, разумеется, исключая немногих верных Церкви сынов. Наши предки оставили нам в наследство мудрую пословицу: “в чужой монастырь с своим уставом не суйся”, а ныне наоборот: всякий хочет быть хозяином и распорядителем в церкви. Человек говел, исповедался, готовится к причащению Божественных Таин Христовых: казалось бы, должен быть настроен смиренно, проникнут чувством покаяния, должен бы хранить мир в себе самом, мир со всеми и ради сего мира смиряться, не требовать того, что не в его власти, уступать во всем, не смутить своей кающейся души… Но вот не исполнили его просьбу, и он заводит скандал, жалуется архиерею… Да скажите Бога ради: где же христианство его? Ужели это ученик Христов? Страшно становится за таких мнящих себя быть верными сынами Церкви. Я не оправдываю иеромонаха, но как пастырь, не могу же стать на эту правовую точку зрения мирянина, во гневе на служителя Церкви желающаго приступить к Божественным Таинам и не замечающаго за собою такого страшнаго порока… Чтобы вразумить его, я положил такую резолюцию: “Соборный протоиерей разъяснит просителю, что и сам архиерей не допустил бы его к Святым Таинам в таком немирном настроении, в каком он находился, ибо св. Причащение было бы ему во осуждение. Апостол Павел говорит, что такие недостойные причастники даже внезапно умирали за это. Но и иеромонах, по-видимому, грубо обошедшийся с просителем, не нрав: яко инок, он должен первый подать пример смирения. О. протоиерей объяснит обоим, что взаимное прощение и примирение, особенно ради светлаго Христова праздника, обоим враждующим доставит счастие и радость”…

Не знаю, прав ли я в данном случае. Но право же больно читать такия прошения! И такого рода жалобы идут к архиерею не только от мирян, но иногда от духовенства. Христово учение о всепрощении, о мире со всеми забывается; точно по векселю, требуют возмездия – за всякое слово обидное, за всякую, иногда ненамеренную резкость… Если дело не стоит рассмотрения, то священнослужителям просто запрещаешь священнослужение до примирения, и дело гаснет. Но что делать с мирянами? Запрещать причащение св. Таин? Да они по годам не говеют. Священнослужители еще не вытравили в себе сознание христианскаго долга и понятия об архиерее как примирителе и представителе Христа и признают за ним хоть право писать такия примиряющия резолюции: ну а миряне готовы жаловаться выше за такую попытку коснуться их совести, вразумить их учением Христовым. Для них архиерей не более как мировой судья в таких случаях: он должен их удовлетворить. Та к и пишет упомянутый выше проситель: “вот мой финал, и я буду удовлетворен за оскорбление, нанесенное мне иеромонахом”… И выходит, что истиннаго-то христианства остается одна скорлупка, а дух улетает… Больно быть непосредственным свидетелем всего этого! Говорите таким о заповедях Божиих – они ответят вам: “Заповеди-то мы знаем и без вас, а вы архиерей, вы начальник: мы вот жалуемся вам, и вы делайте свое дело наказывайте виновных. А учить-то нас уже подождите”. И нередко приходится “давать ход делу”, назначать дознание, а затем следствие, и виновный должен нести наказание. Недавно был случай, возмутивший меня до глубины души: священник 41 год служил на одном месте; по подговору одного кулака против него возбуждено было дело, взведено ровно 25 обвинений, из коих некоторыя имели 35-летнюю давность, и в силу существующаго закона, в виду доказанности обвинений (а обвинялся он, например, в том, что опоздал причастить умирающаго, что требовал 5 р. вместо 2 р. за совершение брака и т. п., причем брачащиеся уже успели с тех пор поженить своих детей), пришлось уволить в заштат, смягчив наказание тем, что считать его уволенным по прошению и заменив “исключение в заштат” монастырским послушанием на две недели.