Николай Шахмагонов - Друзья Пушкина в любви и поэзии

Не такого ли исхода страшилась сестра Жуковского, Екатерина Афанасьевна, когда категорически противилась соединению горячо любящих сердец. Ведь родство тоже было очень и очень близким…

А между тем обстановка в семье накалялась. Жуковский писал А.П. Елагиной, что Воейков: «… начал мучить их (супругу и её сестру) своими бешеными противоречиями. Пугал их беспрестанно то самоубийством… то пьянством, каждый день были ужасные истории».

В Дерпте Воейков показал своё истинное лицо. Он издевался над супругой, Марий Андреевной, и она в 1815 году даже поверила дневнику свои отчаянные планы: «Я крепко решилась убежать из дома куда-нибудь. Авось Воейков сжалится над несчастьем мам(еньки) и Саши – потеряв меня, они будут несчастны. Мы ездили с визитами; в это время В(оейков) обещал мам(еньке) убить Мойера, Жуковского, а потом зарезать себя. После ужина он опять был пьян. У мам(еньки) пресильная рвота, а у меня идёт беспрестанно кровь горлом. Воейков смеётся надо мной, говоря, что этому причиной страсть, что я также плевала кровью, когда собиралась за Жуковского».

И сообщала: «Воейков требует, чтобы я дала ему клятву не выходить замуж никогда, если он не будет делать мне огорчений».

В 1816 году мать Сашеньки, Екатерина Афанасьевна, жаловалась своей родственнице А.П. Киреевской:

«Ты знаешь мою истинную привязанность к Воейкову, ты видела моё обращение с ним, мою нежную заботливость скрыть его недостатки перед другими, я точно о нём думала, как о сыне, как ты о Ванечке. Чем же я заплочена? Ненавистью, да! точно, во всей силе этого слова; он не только говорит, что меня ненавидит, нет, он покойно видеть меня не может. И он – Сашин муж, Дуняша. Что же она терпит?»

А ведь Сашенька была очаровательная, умна, хорошо воспитанна, талантлива. Николай Иванович Греч писал о ней:

«Всяк, кто знал её, кто только приближался к ней, становился её чтителем и другом. Благородная, братская к ней привязанность Жуковского, преданная бессмертию в посвящении “Светланы”, известна всем. Потом первыми гостями её были Александр Иванович Тургенев и Василий Алексеевич Перовский. Булгарин некоторое время сходил от неё с ума. Между тем все эти связи были чистые и святые и ограничивались благородной дружбой. Разумеется, в свете толковали не так: поносили её, клеветали и лгали на неё. Такова судьба всех возвышенных людей среди уродов, с которыми они обречены жить. Женская зависть играла в этом не последнюю роль».

Она была музой многих поэтов. Ей посвящал стихи Евгений Боратынский:

Ну а Жуковский вынужден был покинуть Дерпт.

С грустью покидая город, Василий Андреевич Жуковский переводил печальные стихотворения Гёте «Утешение в слезах»:

Стихи лились из-под пера. Что ж, вдохновение приходит как в дни счастья, так и в те горькие периоды, когда беды крепко берут поэта за горло. И он обращается к Небесам, к Природе, к небесным светилам. Жуковский в горе своём обращался «К месяцу».

С 1813 года произведения Василия Андреевича Жуковского стали всё чаще появляться в печати. В январе в 1-м номере «Вестника Европы» была опубликована баллада «Светлана», которая посвящалась Александре Протасовой.

Затем баллада «Адельстан», которая явилась переводом баллады английского поэта-романтика Роберта Саути (1774–1843), представителя так называемой «озёрной школы». Ныне известна из его творчества в основном лишь сказка «Три медведя».

И. Семенко в книге «Жизнь и поэзия Жуковского» отметил: «Сюжет баллады взят Саути из средневековых немецких сказании о Лоэнгрнне (другой вариант этих сказаний позднее лег в основу оперы Р. Вагнера). Спящий рыцарь чудесным образом плывет по Рейну в ладье под алым парусом, влекомой лебедем. Выйдя на берег у стен замка, он очаровывает его прекрасную обитательницу и женится на ней. Привлекательная загадочность рыцаря скрывает, однако, ужасную тайну: он грешник, по договору с дьяволом обязавшийся отдать ему своего первенца. В решающий момент небесные силы вступаются за мать и младенца и наказывают грешника.

Смягчив местный колорит подлинника, Жуковский получает возможность смешать краски чужеземные с красками русскими, причём делает это очень артистично и осторожно. В первой же строфе название Рейна указывает отличительную черту местности, ориентирует читателя на “рыцарскую” тематику; во второй строфе замок Аллен назван сначала замком, а затем “теремом”; в третьей строфе вблизи этого “замка-терема” появляются традиционные для русского фольклора “девы красные”. Эти постепенные переходы необычайно искусны».

Жуковский изменил имена героев, дав имя главному герою Радигеру Адельста, а Маргарите – Лора.

Но трудно скрыть в этом переводе личное… Любовь – вот главное в творчестве поэта в то время.