Борис Емельянов - Снежинск – моя судьба

Дима первые четыре года учился на пятёрки, всегда без моей помощи и напоминаний выполнял домашние задания и был примерным в поведении. И вдруг в пятом классе в его дневнике стали появляться четвёрки и даже тройки. Объяснение его оказались для меня совершенно неожиданным: «Других ругают за двойки, а мною недовольны, когда я получаю четвёрку, зачем же быть отличником?». Я старался его переубедить, но из этого ничего не получилось, более того, появились замечания и к поведению Димы. Причиной такого изменения отношения к школе, было, по-видимому, его довольно быстрое взросление и стремление к большей самостоятельности в поступках, но я это не сразу осознал, потому и не смог вернуть его в прежнее состояние. На отношение к учёбе Сергея и Димы влияли, вероятно, и их дворовые друзья – зачастую далеко не примерного поведения, о чём ни я, ни Рена долго не догадывались.

Поступление Сергея в ПВАТУ стало настоящим бальзамом на наши души. Довольны мы были и тем, что Дима, несмотря на уговоры школьных учителей, решил тоже пойти в ПТУ: и мы с Реной, и сам Дима считали, что ему будет там лучше.

1978 год был отмечен ещё одним немаловажным событием: меня наградили орденом Трудового Красного Знамени. Сказалась, по-видимому, успешная работа парткома КБ и моё участие в полигонной экспедиции по испытанию очень важного заряда. Заранее о представлении к ордену я ничего не знал, и вначале не мог понять, за что я заслужил столь высокую оценку, хотя был, конечно, очень рад.

В этот же год удалось совершить ещё одно автомобильное путешествие, конечной целью которого был Ленинград: мы с Реной и Димой решили съездить в гости к моей двоюродной сестре Светлане Шевцовой (Серёжа был в это время уже в Перми). До Москвы мы ехали в две машины, вместе с нашими знакомыми Огибиными – сотрудниками математического сектора, у которых там жили родители. Дорога проходила через Челябинск, Уфу, Куйбышев, Пензу, Рязань и не доставила нам каких-либо трудностей, не считая нескольких пустых автозаправок, что в то время порой случалось, но нас выручали запасные канистры с бензином. В Москве мы переночевали у Огибиных и взяли курс на Ленинград. По пути останавливались на несколько часов в Новгороде, где познакомились с главными его достопримечательностями – кремлём и памятником «Тысячелетие России», который произвёл на нас особенно сильное впечатление.

Света приняла нас очень радушно. Почти ежедневно уделял нам внимание и её муж Алексей Шевцов, с которым мы съездили к началу легендарной Дороги жизни, а затем посетили и другие знаменательные места Ленинграда: Эрмитаж, Русский музей, Исаакиевский собор, Невский проспект, Александро-Невскую лавру, Пискарёвское кладбище. Я был в Ленинграде уже второй раз: впервые это произошло в 1972 году во время экскурсионной поездки, организованной Челябинским обкомом партии для лучших идеологических работников области на поезде «Челябинский пропагандист». Тогда мы посетили также Псков, Смоленск, Минск, Вильнюс, Ригу и Таллин. Поэтому в свой обратный маршрут из Ленинграда мы включили и эти города.

Впечатления от увиденного нами, особенно от архитектурного облика Ленинграда, его музейно-исторических и культурных памятников, передать словами невозможно. Неожиданное открытие ждало нас в Александро-Невской лавре, куда мы попали по инициативе Алексея Шевцова. Знакомясь с захоронениями знаменитых людей, мы остановились у невысокого, но довольно массивного постамента из чёрного мрамора с надписью на китайском языке. Алексей пояснил, что здесь захоронен отец Иакинф, в миру – Никита Бичурин, интереснейший и незаурядный человек, о котором мало кто знает. Так сложилось, что он в тридцатилетнем возрасте возглавил первую официальную российскую миссию в Китай, где пробыл 13 лет, быстро познал язык и даже его наречия, изучал китайскую историю, сделал множество переводов неизвестных европейским учёным китайских источников. Им было написано большое количество уникальных трудов, часть которых осталась неопубликованной. По возвращении домой он приобрёл известность и огромное уважение за свой титанический труд в кругах востоковедов.

Алексей рассказал, что случайно приобрёл книгу В. Кривцова о Никите Бичурине, которую затем я на время взял с собой в Снежинск и с удовольствием прочитал.

Обратили мы внимание и на то, что в поле нашего обзора только на памятнике Бичурину лежала свежая красная роза.

Немало интересного мы увидели и в других городах. Особенно запала в душу каждого из нас Хатынь. Я знал, что этот мемориальный комплекс было доверено создать молодым белорусским архитекторам, и они справились с поставленной перед ними задачей блестяще. До сих пор не выветривается из памяти простой до гениальности облик мемориала и берущие за душу печальные звуки колоколов. Неизгладимую скорбь вызывает огромная, необыкновенно выразительная фигура старика Иосифа Каминского, держащего на руках чудом выжившего внука. А в конце комплекса на возвышенном прямоугольнике земли – три берёзки. Недостаёт четвёртого деревца, что говорит о том, что в Белоруссии в годы войны погиб каждый четвёртый житель.

Великая Отечественная война очень полно и ярко была представлена в Минском музее, где особое место занимает тема партизанской борьбы против захватчиков, в которой нередко участвовали и подростки. Выходя из этого здания, невольно проникаешься уважением к белорусскому народу, проявившему необыкновенную стойкость в борьбе за свободу…

После отпуска я вновь погрузился в партийные дела. Мне нравилась работа, доброе отношение ко мне людей, с которыми приходилось общаться, внимание и поддержка со стороны горкома партии и непосредственно В. Д. Тарасова, проявлявшего ко мне полное доверие. Хотя обычно он не делился со мной какими-либо личными переживаниями, с некоторого времени я почувствовал, что живётся ему не просто, а однажды увидел на его столе книгу по организации материально-технического снабжения промышленных предприятий. Владимир Дмитриевич раскрыл секрет: он подумывает о том, что ему пора сменить работу. Он уже говорил об этом с директором предприятия Ломинским, который предложил ему, в случае ухода из горкома, должность своего заместителя по общим вопросам. Было заметно, что Тарасову не по душе такая перспектива, но он понимал, что другого варианта просто нет.

Вскоре после нашего разговора произошло событие, ставшее роковым для Владимира Дмитриевича.

Он уже давно планировал откровенно поговорить с первым секретарём обкома Михаилом Гавриловичем Воропаевым, со стороны которого стал ощущать явное охлаждение.

15 декабря 1978 года (это была пятница) Тарасов поехал на совещание в обком партии, после которого решил зайти к Воропаеву. В приёмной Владимир Дмитриевич просидел больше часа, но тот его так и не принял. Это был из ряда вон выходящий случай! Тарасов был потрясён: он понял, что его работа в горкоме закончена.