Аскольд Засыпкин - В памяти нашей гремит война. Книга 1

Адька начал волноваться. Война скоро закончится, мы на фронте не побываем, не повоюем с фашистами. Нам казалось, что если немцы быстро дошли до Москвы, значит, до границы недалеко и наша армия ещё быстрее выкинет побитых фрицев. Надо спешить. Незаметно сделать запас продуктов в дорогу оказалось непросто. У мамы всё было под контролем да и откуда быть излишкам. Решили экономить на том, что берём с собой, когда идём порыбачить на озеро. Несколько дней и запас продовольствия составлял: четыре кусочка серого хлеба, подсушенного на горячих углях, несколько луковиц да пяток картофелин, испечённых в золе костра. Мама вышла к соседке – можно бежать.

Стоял теплый, солнечный день. Мы надели фуфайки, на головы кепки, обулись в сапоги. В общем, на первые дни войны достаточно. А там, если, конечно, воевать будем успешно, выдадут обмундирование как Ване Сонцеву. Только в дверь, а тут мама на пороге. Её удивил наш внешний вид в такой-то день. Хотя она знала, что её старшие сыновья иногда могут что-нибудь отчудачить. И всё же спросила куда собрались. Адька, ничего не отвечая, выскочил на улицу. Маму это насторожило. Она задержала меня и начала расспрашивать. Долго отмалчивался, пытался врать, не выдержал, рассказал правду. Адька в это время, недалеко от дома поджидал меня. Когда мама вышла из дома, чтобы вернуть его, он убежал в сторону леса.

Уже стало темнеть, Адьки не было. Всю ночь мама не спала, переживала. Недалеко от нашего дома, находилось заброшенное кирпичное здание. Вероятно, когда-то принадлежало церкви. Здание было разграблено, полуразрушено и пустовало. Там местные курицы, когда приспичит, несли яйца под уцелевшим полом в одном из помещений. Поэтому здание мы называли «курятник». В «курятнике» под полом Адька коротал две ночи. Маме стало плохо, случился сердечный приступ. У неё был хронический порок сердца. Я побежал к тёте Тае – сельскому фельдшеру. Она сделала укол, мама очнулась. Тётя Тая долго находилась у нас, пока маме не стало лучше. Какое-то чутьё мне подсказывало, что Адька прячется в «курятнике». Пошёл искать его. Долго звал, он не откликался. Тогда начал рассказывать, что мама заболела, сердечный приступ, ей плохо. Под полом зашуршало, показался чумазый, в курином пуху Адька. По натуре упрямый – молчал. Не говоря ни слова, побрели домой. Продовольственный запас он съел в первую же ночь, был голоден. Мама успокоилась. Простила нам дурацкий поступок. Так бесславно закончился наш поход на войну, чуть не став роковым для мамы.

Третий год идёт война. Кажется, ей конца не будет. Очередное лето пробежало, пролетело, словно грозовая тучка. То громом пошумит да попугает. То дождичком помочит да охладит. То ветерком поласкает. То солнышком погреет. Круговерть природы. Круговерть сельчанина устроена однообразней. Она как зазубрина на колесе телеги. Катится и катится колесо по пыльной дороге. Зазубрина то вверх, то вниз. Туда-сюда, одно и то же. Так и у крестьянина. От темна до темна. Изо дня в день. Колхозное поле да огород. Работа да забота. Без выходных, без продуха жили наши матери в годы войны. Без почестей и наград. Смиренно, терпеливо. Желали одного – детей сохранить, да мужа с войны встретить. Паспортов даже не имели. Вроде гражданин государства, а вроде нет. Где числишься? Где значишься? Толи в колхозной амбарной книге как мешок с зерном? Или в сельском совете, в налоговой книге как вечный должник? Вероятно, там, где нужней мозолистые руки. Там, где не выдержит самый прочный металл. Там, где только русская, российская женщина всё выдержит, всё стерпит. Женщинам войны памятники ставить нужно в каждом селе, в каждой деревне. Заслужили. До земли поклонитесь им!

Мама Шурки Власова работала в колхозе дояркой. В четыре утра уже на дойке коров. Подоить, сдать молоко. Наполненные фляги поднести к телеге, погрузить на неё, выгрузить. Напоить, накормить животину, убрать навоз. Эту тяжелейшую работу выполняли женщины и совсем ещё юные девчонки. Потом бежит домой, чтобы Шурку собрать и в школу отправить. В светлое время сено с луга привезти надо. Выгрузить и разнести по коровнику. Вечером на дойку. Опоздать нельзя – засудят. В соседнее село к куме сходить, давно не была, времени нет. Сердце щемит что-то. От Степана с фронта долго письма нет. Надо вечерком к бабке Маланье сбегать, пусть поворожит да погадает. Может быть, легче станет.

Мама Шурки Стрельникова в полеводческой бригаде. Там всегда горячая пора. То прополка полей, то поливка. А осень наступит, вовсе раскалённая пора. Урожай без потерь убрать надо. Государству всё вовремя сдать. Себе самую малость на прожитье оставить. О дне завтрашнем не забыть. Комбайн один и тот на ладан дышит. Второй отходил. На стан оттащили. Над ним Матвеич колдует. Может быть, заставит его снопы обмолачивать на стане. Вот бы.

Работа на полевом стане не прекращается пока не убран с полей весь хлеб и не обмолочен. На уборке все, кто может. Пыхтит, ползёт комбайн по хлебному полю словно жук майский. Быстрей не может – старенький, не разгонишь. На другом поле техника не пойдёт. Там серпом и косой только. Конь да бык – ударная сила в колхозе. Коровёнкой тоже не пренебрегали. Запрягали и её, когда нужно, когда безвыходно. А безвыходно почти всегда было.

Я часто бегал на полевой стан с Шуркой. Нравилось. Особенно в ночное время. Огромный навес под соломенной крышей. Кое-где электрические лампочки горят от передвижной электростанции. На земляном полу, укрытом брезентовым полотном, огромные кучи зерна пшеницы. Их несколько. Кругом всё шумит, гремит. Работают, почти одни женщины в дождь и жару, грязь и холод, разных возрастов и подростки с ними старенький всё видавший комбайн. Неспособный самостоятельно передвигаться, «заякорил». Они с Матвеичем теперь «дружбаны». Хоть и списаны подчистую, сдаваться не хотят. Время такое, помочь надо.

Матвеич хромает, раскачиваясь в обе стороны. Одна нога короче другой. В финскую крепко зацепило. Чуть не замёрз в глубоком снегу. Нашли случайно. Выжил. Отменный механик, мастеровой. Для колхоза цены нет. Мы с Шуркой тоже не бездельничаем. Не затем сюда пришли. Снопы к комбайну волоком подтаскиваем. Он старый, а заглатывает их, только успевай подавай. Два крепких парня-призывника, распускают снопы на барабан. Они исчезают, словно в топке. На выходе течёт золотое зерно пшеницы. Девчата деревянными лопатами отбрасывают, собирая в кучи. На другой стороне навеса, снопы обмолачивают ручной молотилкой. Ротор барабана вращают по два человека – подростки и женщины. Мы с Шуркой попытались – не получилось, силёнок мало. Деревянные лопаты нам по силам. Однако быстро устаём.

Если хлебное поле скошено и убрано, на него запускают учеников школы, собирать колоски. Ни одного колоска не должно остаться на стерне. За этим строго следили «товарищи».