Бетти Роллин - Сначала ты плачешь

Облокотившись на стол, он улыбнулся. «Все требуют цифр. Трудно сказать, но возможно, семьдесят к тридцати или шестьдесят к сорока».

И снова до меня донесся собственный голос: «Вы хотите сказать, что вероятность рака в моем случае – семьдесят или шестьдесят процентов? Именно это Вы имели в виду?»

Мои слова, как показалось, несколько смутили его. «Послушайте, … цифры – это всего лишь цифры. Их требуют от вас, и вы их называете. Но разве можно гаран-тировать их достоверность, пока… с другой стороны…». Он замолчал и поднялся. Следом поднялся Артур. Я тоже вста-ла. И тут ноги у меня подкосились.

Это не был обморок в прямом смысле слова. Сознание я не потеряла, не упала и не ударилась. Кабинет был таким тесным, что стоявший рядом Артур успел подхватить меня. В комнате был небольшой диванчик, и я особенно отчет-ли во помню, как он укладывал меня на него. Ноги не по-мещались, и, как мокрое полотенце, он перекинул их че-рез подлокотник. «Сейчас, сейчас все пройдет», – попы-талась я их заверить. Но едва ли мои слова могли хоть кого-то убедить, потому что тут же противно, громко, со всхли-пываниями я разрыдалась… Стараясь сдержаться, я изо всех сил, точно чужое, сжала лицо руками. Внезапно под пальцами на щеке ощутила что-то странное. Искусствен-ная ресница. Сунула ее в карман, где и обнаружила – скру-тившуюся с налипшим сором – три месяца спустя.

Увидев, как я падаю, Зингерман тут же покинул каби-нет. Откуда-то из внутренних комнат донесся его воз-мущенный голос. «Никогда не знаешь, чем все это кончит-ся. Ее врач убеждал меня – можешь говорить с ней профес-сионально.… Все требуют от тебя правды… и вот вам, пожалуйста, смотрите, во что это выливается». Я убрала руки с лица. «…Очень расстроилась…» – голос Артура. «Думаю, не менее шестидесяти процентов…» – снова Зингерман.

Приподнявшись, я встала. На столе лежала пачка салфе-ток. Вытянув одну, тщательно протерла лицо. Вернулся Артур. «Все в порядке», – почему-то шепотом произнесла я. Он обнял меня и, ступая, как пожилая пара, мы медленно покинули кабинет. В приемной, кроме сестры и Зингермана, никого не было. Пожалуй, он был смущен не меньше меня. «Извините… – по-прежнему едва слышно стала оправдываться я, – Сейчас уже все в порядке».

– Боже! – пробормотала я, когда мы оказались на свежем воздухе. – Сколько же раз в неделю ему при-ходится присутствовать при таких сценах? Артур покачал головой и, остановившись, закурил новую сигарету. Спич-ка в его руке дрожала.

Зеленые обои уже не выглядели так привлекательно – словно, покрывшись плесенью, они потемнели. Воздух на улице был до странности мягким и теплым. Дул легкий ветерок. Ничего не изменилось. И я снова заплакала. Швейцар с бесстрастным лицом подозвал такси. Мы сели. Артур назвал адрес. Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Некоторое время мы ехали молча.

– А знаешь, диагноз может и не подтвердиться, – почти прошелестела я.

– Разумеется, – также тихо согласился он, и снова в салоне воцарилось тишина.

Слава Богу, с собой у меня были солнцезащитные очки, так что, выйдя из такси, я смогла, не привлекая внимания, пройти мимо консьержки. Не проронив ни слова, мы под-нялись на лифте. На площадке Артур долго возился с клю-чами; наконец дверь распахнулась.

Вот мы и дома. Как я любила нашу уютную, полную сумасбродств, квартирку, на обустройство которой ухлопа-ла столько сил и едва не свела с ума двух декораторов. «Да ведь это же не Версаль, черт побери», – не выдержал как-то один из них. При виде расставленных на подоконнике цветов в изящных горшочках я снова залилась слезами и, уже ничего не замечая, спотыкаясь на каждом шагу, добра-лась до спальни и рухнула на постель. Следом вошел Артур. В голове мелькнуло: надо бы убрать покрывало – от слез останутся пятна. Артур лег рядом и обнял меня. Странное чувство – никогда он не был склонен к подобным вещам. Время от времени я даже донимала его упреками: «Ты никогда меня не целуешь». «По-моему ты не в своем уме», – как правило, отвечал он. «Но речь не идет о постели, – настаивала я. – Она не в счет. Ты не целуешь меня на улице, на кухне, при посторонних» «Помилуй, как это не целую?» – возражал он. «А вот так. Назови хоть раз, когда такое произошло на улице». «Ну, хорошо, хорошо – обещаю целовать тебя в самых людных местах». Но ничего не менялось.

Сейчас он меня целовал: лоб, щеки, по которым катились слезы, волосы. Внезапно в памяти всплыло интервью с женой одного сенатора, которой недавно удалили грудь. По ее словам операция лишь сблизила их с мужем. Звучало, пусть и сентиментально, но вполне убедительно.

Артур еще крепче прижал меня. А вдруг такое случится с нами, подумала я, и он начнет целовать меня на улице.

Едва ли не сразу я принялась обзванивать знакомых. Ужасно хотелось обсудить все с мамой, но не хватило духу. «Стоит ли ее и отца посвящать в это? – размышляла я, – А вдруг, чем черт не шутит, все обойдется?» По-прежнему, несмотря ни на что, я продолжала, как заклинание, твердить: Этого не может быть! Ведь не исключено, а почему нет – диагноз не подтвердится, и домой я вернусь с малюсеньким, как у Милли, шрамиком. Разумеется, существуют еще озвученные страшные цифры. Но вероятное – это еще не достоверное событие, и вполне возможно – со мной, как всегда, все в порядке.

Я позвонила лучшим, заменивших мне братьев и сестер, друзьям, которых нам дарит юность. Я люблю их, и они, порой даже в ущерб себе, платят мне тем же.

Первым был Лео, актер Лео Блюм. Мы познакомились с ним лет семнадцать назад во время закончившегося пол-ным провалом кошмарного театрального летнего турне. Но как бы то ни было, именно в это лето мы стали дру-зьями. Наши отношения не переросли в роман. Скорее, как ни высокопарно это прозвучит, я обрела брата, а он – се-стру. Помню, как после его фиаско на каком-то прослуши-вании, стараясь хоть как-то его развлечь, я целый день таскалась с ним из одного кинотеатра в другой. В свою очередь он примчался ко мне на такси – что при его средствах было весьма накладно – и с пятого этажа перетаскал на себе мои чемоданы, когда я решила рас-статься с приятным во всех отношениях, но порой не в меру буйным живописцем, который мог, явившись некстати, устроить скандал. В более спокойные времена мы регулярно угощали друг друга собственной стряпней, и часто по-дружески, он меня, а я его, приглашали на свидания со своими партнерами. Поначалу тех это, мягко говоря, слегка шокировало. Впрочем, со временем люди начинают воспринимать такое поведение как нор-мальное. А что еще им остается?

От всего услышанного у него тут же пропал голос. (Лю-бопытно бы узнать, почему в первую очередь отказывает голос?) Почти шепотом он стал подробно расспрашивать меня – что именно сказал доктор, знают ли родители и разное другое. Когда вопросы иссякли, я повесила трубку.