Эндрю Ллойд Уэббер - Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера

Первым вариантом Тима был Мюррей Хэд. Я согласился. Его актерские навыки означали, что слова Тима были в безопасности. И, что важнее всего, у него был настоящий блюзовый голос, который он мог в мгновении превратить в шелк. Слова, которые написал Тим, сплошь состояли из вопросов по существу. Начиная с первого куплета: «Every time I look at you I don’t understand / Why you let the things you did get so out of hand?» [28] «Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я не понимаю, / Почему ты позволяешь всему, что ты делаешь, выходить из-под контроля». ; и заканчивая припевом: «Jesus Christ, Jesus Christ / Who are you? What have you sacrificed?» [29] «Иисус Христос, Иисус Христос,/ Кто ты? Чем ты пожертвовал?». Тим затронул вопросы, которые актуальны и спустя пятьдесят лет. Мюррей был несколько озадачен песней и довольно скептично отнесся к ее шансам. Впрочем, EMI бросили его, и он решил, что нет ничего плохого в том, чтобы спеть эту песню. Но, по понятным причинам, он хотел увидеть картину целиком, прежде чем связать себя с проектом.

Именно Мюррей нашел музыкантов, и благодаря ему я приобрел превосходную группу аккомпанирующих инструментов, бас-гитариста и барабанщика из Grease Band, группы на подпевках у Джо Кокера, Криса Мерсера с теноровым саксофоном из Juicy Lucy, и Мика Уивера на клавишных. Основой группы аккомпанирующих инструментов были бас и барабаны. Алан Спеннер (бас) и Брюс Роуланд (барабаны) играли, как будто они были единым целым. Каким-то образом один на уровне интуиции понимал, что будет делать другой. Наконец я работал с превосходными музыкантами, и с самой первой репетиции мой мозг стремительно обдумывал способы продолжить сотрудничество с этой группой.

СТУДИЯ «ОЛИМПИК» в Барнсе на юго-западной окраине Лондона была самой крутой записывающей рок студией, но она могла вместить и полностью укомплектованный симфонический оркестр. Это был лучший вариант для нашего сингла. Штатные специалисты умели работать как с роком, так и с оркестровой музыкой, так как музыкальным оформлением многих фильмов занимались именно на этой студии. Когда Кит Грант, легендарный звукорежиссер «Олимпик», увидел масштаб моей инструментовки, он предложил, записывать рок-группу так, чтобы у них в наушниках был метроном. Сейчас это называется «метрономной дорожкой». Оркестру остается только следовать ей, чтобы совпадать по времени с оригинальным треком. Но подразумевается, что музыканты будут играть механически, не слушая друг друга.

Ни одна великая рок-группа не играет как машина, и в любом исполнении неизбежно появляется незначительное расхождение в скорости, отсюда и беспокойство Кита относительно совместимости записей без сопровождения метронома. Я сделал ставку на то, что хороший ритм-трек полностью исключит риск, но этот вопрос так никогда и не возник, так как Кит поручил наш проект молодому звукорежиссеру Алану О’даффи. Алан, высокий, несколько подобострастный, добрейший ирландец, стал скалой, которая объединила наши разрозненные части. Его опыт записи всего подряд – от случайных групп до симфонических оркестров – подготовил его ко всему, что вывалил на него. Метроном никогда не входил в его планы, поэтому мы записали группу и соул исполнителей на фоне оркестра в большой студии, где Rolling Stones создали многие из лучших своих хитов.

Мюррей обеспечивал неумолкающий лид-вокал. Госпел исполняли Trinidad Singers, он нужен был для припева. А «соул трио» представляла пара опытных белых девушек – Сью и Санни – дополненных Лесли Дункан, автором-исполнителем, которая позже спела дуэтом с Элтоном Джоном. По иронии судьбы, три белые соул исполнительницы звучали «чернее», чем госпел, который казался напуганным и едва был похож на карибский. Но, когда мы начали сводить все вместе, все оказались потрясающими. Я попробовал несколько вариаций финального припева с группой, но в итоге Алан и Брюс взяли все в свои руки и сыграли синкопу так синхронно, что бросили вызов гравитации. Впоследствии я расшифровал всю композицию, но, несмотря на то что у меня были эти рок-партии, мне никогда не удавалось с точностью воспроизвести то, что они делали.

Проблема хронометража оказалась кошмаром для оркестра. Я записал партитуры «Superstar» в виде ускоренного руководства «Also Sprach Zarathustra» Гилдхоллской школы музыки. Запись оркестра была несложной. Но вот запись связующей части, где весь оркестр играет синкопированные фразы одновременно с рок-группой, заставила бы главного методиста моего отца приложиться к его так называемой бутылочке с водой. К окончанию сессии мы обладали отличным уловом, но только не Алан О’даффи, который объявил нам всем, что он забыл включить студийный магнитофон. Я думал, я свихнусь. Но он совершенно спокойно заставил оркестр сыграть еще раз, и чудесным образом второй раз тоже оказался идеальным.

Когда семьдесят с лишним исполнителей ушли, Алан спросил, не хочу ли я послушать запись оркестра. Этот идиот записал его два раза. Мой оркестр из семидесяти человек теперь звучал, как будто их было сто сорок.Может, это все из-за непослушной рок-н-рольной энергетики Хита Робинсона, которая царила в студии, может, из-за адреналина, который возникает, когда делаешь что-то спонтанно, или, может, дело было в потрясающем вокале Мюррея. Но какой бы ни была причина, той оригинальной записи «Superstar» никогда не требовалось улучшение.

Обратная сторона пластинки была инструментальной и делилась на две части. Первой была аранжировка Рихарда Штрауса, которая в итоге получила название «Gethsemane». Я уже знал, что я напишу для сцены распятия, и моя интуиция подсказывала, что именно эта музыка станет кодой. Я хотел найти что-то противоположное ужасу смерти Иисуса, что-то более светлое, чем дерево и гвозди, которые намекали на то, как Иисус был сентиментализован в таких картинах как «Светоч мира» Холмана Ханта или в барочных крайностях южной Италии. Тим назвал композицию «John 19:41» в честь стиха из «Евангелия от Иоанна», в котором описывается тело Иисуса, покоящегося в могиле. Вторая часть никогда не попала в финальную версию «оперы». Это была забавная мелодия в размере 7/8, которая могла пригодиться, если бы мы захотели написать что-то праздничное, возможно, для триумфального возвращения Иисуса в Иерусалим. Но мы не захотели.

Когда мы дали послушать сингл Майку Леандеру и Брайану Бролли, последний оказался в состоянии эйфории. Он действительно думал, что это будет величайший – он даже использовал слово «катарсический» – прорыв в поп-музыке. Он заявил, что его американское руководство без сомнений профинансирует оставшуюся часть ненаписанной «рок-оперы». Дэвид Ланд мямлил что-то о том, что же он скажет на бармицве сына какого-то там знакомого, но обсуждение быстро перешло к тому, как назвать сингл. Мы остановились на «”Superstar“ из рок-оперы ”Иисус Христос“».