Вера Савинцева - Отзвуки театра. Избранные рецензии

В числе участников фестиваля – дирижеры Юки Какиучи, удостоенный приза зрительских симпатий (Япония), Ка Чун Вонг (Сингапур), Стилиан Киров (Болгария); пианист Алексей Горлач (Россия); скрипачи Соёнг Юн (Республика Корея), Александра Коробкина (Россия), Анастасия Субракова (Россия), Марина Грауман (Россия), Давид Чакветадзе (Россия), виолончелисты Кристоф Круазе (Швейцария), Томаш Дарош (Польша), Алексей Жилин (Россия), гитарист Сесилио Перрера (Мексика), трубач Мануэль Бланко Гомес-Лимон (Испания), контрабасист Артём Чирков (Россия), юный пианист Михаил Харитонов (Россия) и другие. Три концерта фестиваля прошли под управлением Димитриоса Ботиниса (он лауреат последнего Всероссийского конкурса, ныне ассистент Московской филармонии). На фестивале в его исполнении прозвучали хореографическая поэма Равеля «Вальс», увертюра к опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры», сочинения Сибелиуса. Ботинису близок позднеромантический репертуар, его интерпретациям свойственна яркая театральность образов, подчеркнутая красочность тембров, эффектность кульминационных волн, но и – бездонная лирика… Инструментальные концерты в исполнении молодых виртуозов покоряют смелым мастерством, выразительностью «диалога» солиста и оркестра. Особенно запомнились Третий фортепианный концерт Рахманинова (солист – Андрей Гугнин, Россия), Виолончельный концерт Дворжака (солист – Юлиан Штекель, Германия), Концерт для гобоя с оркестром Рихарда Штрауса (солист – Иван Подъемов, Россия).

Олимп – серьезная вершина. Дай Бог всем на ней удержаться.

Опубликовано в издании «Санкт-Петербургский музыкальный вестник», июнь 2012.

http://nstar-spb.ru/musical/print/article/new42772/

«Онегин» давно идет в Театре консерватории, публика к нему привыкла, и потому каких-либо открытий или событий никто особенно не ждал. Симонов провел в Петербурге неделю. За это время, не прибегая к кардинальным мерам, маэстро сотворил без преувеличения чудо.

Искусству Ю. И. Симонова в целом свойственны пристальное внимание к деталям и тщательная проработка оркестровой фактуры. И на этот раз в результате работы дирижера над «Евгением Онегиным» партитура заиграла свежими и искусно используемыми оркестровыми красками – уверенно прочерченные басовые линии и прозрачная чистота верхних голосов создавали дивное ощущение звукового простора. Услышанные подробности оркестровой полифонии Чайковского обогатили полузабытыми нюансами исполнение, казалось бы, наизусть затверженной оперы.

Внимание к мелочам помогает в решение крупных драматургических задач. Отметим непрямолинейную связь «фоновых» сцен с магистральными линиями действия. Дирижер не только выявляет своеобразие каждой из картин, но словно «перемешивает» их компоненты: хор «Девицы, красавицы» оказался не банальным контрастным противовесом к сцене объяснения Татьяны с Онегиным, а дополняющей образ героини «косвенной характеристикой», отголоском мира ее надежд и предчувствий, ее душевной растревоженности, о которой она так откровенно заявляет в сцене письма.

Интересно было наблюдать за духовной эволюцией главных героев, за меняющимся характером их взаимоотношений. Образ Татьяны (лауреат международных конкурсов Софья Некрасова, класс доц. С. Б. Никульшина) преисполнен светлых, лирических красок. В сцене письма она с простодушным восторгом открывает в себе новые чувства и переживания, постепенно достигая вершины эмоционального подъема, и эта энергия ощущается потом во всех сюжетных перипетиях: в драматическом объяснении с Онегиным; в переживании ссоры друзей, закончившейся дуэлью; в поведении прекрасной незнакомки – Татьяны, ставшей женой Гремина. Даже драматические моменты объяснения с Онегиным: «Как я несчастна, как я жалка» в этом контексте звучат сдержанно и приглушенно, словно неудачная цитата из плохого романа.

В характере Онегина (Антон Петряев, класс проф. С. Р. Рязанцева) изначальное невинное резонерство (квартете в первом действии) оборачивается прогрессирующим эгоизмом, самовлюбленностью, наконец, жестокостью – в сцене ссоры и дуэли. В финальных картинах отчужденность от общества «гарольдического» светского льва («Уж не пародия ли он?» – этот вопрос с полным основанием может задать вслед за пушкинской Татьяной и зритель оперы) не вызывает сомнений и не ясна только самому герою. Ольга (Анастасия Мещанова) в I действии – ветреная и импульсивная, но ее игры, порой неуклюжие, порой бестактные (в начале действия она отбирает игрушку у ребенка – внука няни Филиппьевны) поначалу не противоречат атмосфере любви, заботы, простодушия в доме Лариных. Решающие изменения в ее беспечном ребячливом образе происходят на балу, где она откровенно наслаждается вниманием светского льва – Онегина.

Убедительными – живыми и эмоциональными – предстают обе тетушки: Ларина (лауреат международного конкурса Эвелина Агабалаева, класс н. а. России В. Б. Ванеева) и няня (лауреат международных конкурсов Анастасия Виноградова-Заболотская). В спектакле в полной мере воссоздан аромат ларинского быта, его неприхотливая поэзия.

Наиболее цельным оказывается образ Ленского (Илья Селиванов, класс н. а. России, доц. Ю. М. Марусина). В любви, в моральной бескомпромиссности, наконец, в философских размышлениях перед дуэлью Ленский идет до конца. Он готов к полной самоотдаче, к жертве. Его отчаянная, полная живого чувства фраза в сцене ссоры «Посмотрим, кто кого проучит!» звучит роковым предвестием, но также наводит на мысль о том, на какое прозябание Онегин будет обречен после дуэли. В пятой картине вопреки стереотипному представлению о преобладании в его арии скорбного, элегического настроения на первый план выдвинуты восторженные, романтические чувства, надежда юного поэта на вечную любовь: «Я жду тебя, желанный друг…» Настроенный мистически-восторженно, герой «с душою прямо геттингенской» готов ждать свою любимую вечно. Несколько менее удачно был раскрыт образ Гремина (Евгений Чернядьев). Его ария традиционно считается лирической кульминацией оперы, лирическим «ноктюрном», полным глубокого чувства, написанным в романтической тональности Des-dur. В спектакле ария прозвучала как-то напряженно, как нравоучительная нотация молодому другу – потенциальному сопернику.

В целом, в партитуре Чайковского дирижер Ю. И. Симонов с особой любовью прочитывает лирические страницы и смягчает не менее характерные для Чайковского символы судьбы, одиночества, безысходности. Необычные смысловые акценты в традиционном, даже рутинном, консерваторском спектакле воспринимались почти как откровение. Этому способствовало и ощущение добросовестной проработанности вокальных партий, все солисты были внимательны к слову, при этом не затмевались их юношеская порывистость и импульсивность. Безупречное чувство вкуса и стиля позволило Юрию Симонову преодолеть рутинные дебри, добиться интенсивности музыкального действия, не прибегая к помощи «актуальной» режиссуры. Оказывается, это возможно.