Вера Савинцева - Отзвуки театра. Избранные рецензии

Звучание фрагментов из трагической по сюжету и образно-эмоциональному строю оперы Рихарда Вагнера «Тристан и Изольда» раскрыло акцент на лирических образах, полных живого человеческого тепла. Во «Вступлении» дирижер в полной мере воплотил «жизнь» оркестрового звука в процессе его томительного дления, раскрыл гибкость филировки звука, множество внутренних тембровых его оттенков, рельефность экспрессивно-чувственных кульминационных волн. Живым, трепетным тембровым краскам «Вступления» резко контрастировали сосредоточенно-отстраненные, холодноватые краски медных духовых «Смерти Изольды». Процесс же развития этого, поначалу углубленного, отрешенно-сосредоточенного состояния в полной мере раскрыл глубину интерпретации Ю. И. Симоновым вагнеровской партитуры: экстатическая до-мажорная кульминация звучала всплеском живой эмоциональности, заставляя слушателей забыть о трагической сумеречности, настраивая на философские обобщения о вечной любви как чувстве, которое остается трепетным, непосредственным, по-земному импульсивным.

Исполнение сюиты из музыки балета «Жар-Птица» Игоря Стравинского поразило юмором, колоритом, характерными красками, зримой театральностью, эффектностью контрастов, рельефностью «музыкального жеста». Оркестр Московской филармонии создал зримые, декоративные и танцевальные образы, раскрыл здесь немало жанровых, острохарактерных, порой звукоподражательных эффектов: слушатели словно бы воочию могли представить и сумрачную зачарованность кащеева царства, и почти пародийные тембровые «кляксы», передающие неуклюжие движения его обитателей, и утонченную, изысканную сказочную лирику…

Завершало юбилейную программу исполнение же на бис очень популярных «Славянских танцев» Дворжака и «Венгерских танцев» Брамса. В их интерпретации слушателей также ожидали сюрпризы – утонченный шарм, изысканная аристократичность медленных танцев сочетались с неожиданными для этого светского, почти салонного жанра – остротой ритмической пульсации, волевым импульсом, «пружиной» в быстрых разделах.

Юбилейная концертная программа раскрыла многомерный творческий мир Ю. И. Симонова (включавший в себя и диссонантные, трагические образы вагнеровской оперы, и пародийно-саркастические краски Кащеева царства в «Жар-птице» – и в то же время образы утонченной светской салонности «Славянских танцев» Дворжака, «Венгерских танцев Брамса») – в целом предстал гармоничным и проcветленно-лиричным. Рискну предположить, что интерпретациям главного дирижера Московской филармонии характерна склонность к лирико-эпическим образам, к сочетанию живой, непосредственной лирической интонации и эпической масштабности воплощаемых им образов. Их дополняют юмор, артистизм, пластическая выразительность в передаче характерных образов. Внимание к деталям и вместе с тем масштабность замыслов; яркость контрастов, эффектность кульминаций, мастерски выстроенный «динамический профиль» формы в сочетании с непосредственной эмоциональностью, теплом живого чувства – таковы отличительные особенности, свойственные исполнительскому искусству Ю. И. Симонова.

05.03. 2011

В начале сентября 2011 года на сцене московского Большого театра, в рамках Года Испании в России, была представлена малоизвестная опера-антиутопия Курта Вайля «Возвышение и падение города Махагони» (которая ранее никогда не исполнялось в Москве). Это вторая совместная работа К. Вайля и Б. Брехта, после знаменитой «Трехгрошовой оперы». «Возвышение и падение города Махагони» представляет собой полнометражную «серьезную» оперу, в ней использованы разнообразные музыкальные средства (здесь и элементы додекафонии, и зонги, и джазовые средства). Постановку осуществил Мадридский Королевский театр «Реал» (режиссеры – Алекс Олле и Карлуш Падрисса), музыкальный руководитель – Пабло Эрас Касадо, спектаклями в Москве дирижировал Теодор Курентзис. В исполнении участвовали хор и оркестр Мадридского театра «Реал». Опера исполнялась на английском языке в переводе Майкла Фейнгольда.

Философия Махагони – воображаемого города-паутины – в постановке представлена наглядно, беспощадно и несколько прямолинейно. Поскольку в мире все прогнило, и человеку не на что рассчитывать, действие разворачивается на свалке. «Так мы решили представить наше общество потребления, которые сначала использует предметы, людей, а потом просто выбрасывает» – говорит режиссер Алекс Олле.

Создатели спектакля убеждены, что театр должен отражать злободневные проблемы современного общества. «Мы испытываем ложные надежды на то, что хорошее общество может обеспечить нам счастливую жизнь, но это обман, – утверждает Теодор Курентзис. – Современное общество – это большой супермаркет, где каждый человек пытается найти законсервированное счастье, которое рекламируют различные фирмы. На самом деле, счастье может находиться только в сердце человека».

Серые груды мусора на фоне черного задника по всей глубине сцены подчеркивают безысходность и всеобъемлемость свалки воображаемого города-паутины. Нечто высыпается из контейнеров, размещенных высоко над сценой еще до начала действия. Из-под завалов выкатываются персонажи, которые оказываются главными действующими рычагами интриги. По ходу действия они демонстрируют недюжинный темперамент, деловую хватку и изобретательность: троица сомнительного происхождения, сбежав от преследования, пытается построить город по собственному образу, подобию и разумению.

Партии главных героев в опере Курта Вайля рассчитаны на «вагнеровских» певцов. Так, партию золотоискателя Джимми, приехавшего в «золотой город» за счастьем, исполняет испанский тенор, Михаэль Кениг, который считается лучшим на сегодня исполнителем «Лоэнгрина». Авантюристку Леокардию Бегбик очень эффектно раскрывает Джейн Хеншель, в прошлом замечательная вагнеровская певица. В образе сообщника Леокардии Тритини Мозеса – знаменитый Уиллард Уайт.

Среди груд мусора выделяются весьма бытовые матрацы, сломанные кресла, столы, торчащие вверх ножками. Над всем барахлом на мачте, как флаг, возвышаются женские трусы. Во втором действии все это немного прикрыто зеленым ковролином, и наряду с пляжными аксессуарами (среди завалов на заднем плане даже виднеется голубое море) появляются условные запрещающие знаки – символы запретов, которые ввела Леокардия и которые нарушает Джимми. Из этих же предметов – столов, кресел, собирается некое подобие укрытия, а в финале сооружается помост, который становится местом гибели главного героя.

В городе все продается и все покупается. Красотки, пытающиеся продать свою любовь, экипированы как товар: они первоначально упакованы в пластиковые пакеты, перевязанные красными ленточками. И все же город Махагони не лишен некоторой привлекательности, хотя социальная сатира меньше всего располагает к тихой, проникновенной лирике. Эта сторона жизни представлена чистыми, светлыми пейзажами, в музыкальной части поэтично стилизована музыка быта (здесь звучат фортепиано, саксофон, гармоника).