Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

Представления о царе как о совестливом самодержце и «богоугодном властелине» (в духе «самодержавия совести») у шумеров, ассирийцев, вавилонян, хеттов или (с известными оговорками) у египтян архетипичны и абсолютно тождественны аналогичным представлениям библейского народа. Из Ветхого завета, ставшего по существу главным текстом христианской культуры, типично восточные («сакрально-деспотические») умонастроения с легкостью переносились и на христианскую государственность – и не только в древности, но – поскольку заблуждения также имеют свою традицию – даже и в наше время, особенно такими мыслителями, как В. С. Соловьев (и далее с известными вариациями – Л. А. Тихомиров и И. Л. Солоневич). Следуя традиционной неоплатонической методологии, В. С. Соловьев наиболее точно сформулировал самый распространенный ложный взгляд на идею православной (самодержавной) монархии в России как на явление типически и исключительно русское – и именно как на «диктатуру совести», при которой носитель верховной власти в христианском государстве не подлежит никаким ограничениям, кроме нравственных 95 95 Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Правда, 1989. С. 558. . Но такова ведь, между прочим, любая восточная монархия (начиная с монархии египетских фараонов и заканчивая китайскими мандаринами), по определению покоящаяся исключительно на нравственном (религиозном) элементе (и, вопреки мнению В. С. Соловьева, при обязательном распространении «нравственного элемента» не только на верховного правителя, но и на каждого члена данного сообщества). По существу дела ничего специфически христианского в таких воззрениях нет, и ничего общего с христианским вероучением они не имеют 96 96 Алексеев Н. Н. Христианство и идея монархии // Путь. №6. Париж, 1927 (Репринт: М., 1992). С. 24 (670). . Зато предполагают прямо противоположный христианскому – абсолютистский (восточно-религиозный и ветхозаветный) – тип мышления, в котором не сформировано еще представления о трансцендентной ценности (ценности, отличной от смысла); ценность здесь по существу тождественна смыслу (или является его «ипостасью»). Вследствие чего и происходит смешение (вплоть до отождествления) не только религии и этноса, но и всего вообще, что только может быть взаимно противопоставлено в границах одномерной логики обыденного мышления.

Ветхозаветный характер самой идеи православного царства, египетская пирамида Царствия Божия на земле, вдохновленная иудейской верой в собственную «всечеловеческую» исключительность, как и вероисповедная установка на «правоверный» («православный») самоизоляционизм и разобщенность не только с Западом, но и со всем миром, требовавшие постоянного «самообрезания» (ужесточения внутренней политики в условиях естественно нарастающего внешнего давления), – все это не могло не означать резкой архаизации русского общества, как бы обращения «назад», репрессивного самоподавления и по существу – выпадения из истории. Что фактически и произошло – в XVI в. «небеса обетованные» разверзлись над Русской землей, перевернув обычные человеческие понятия, какими та до сих пор жила, и всякая естественная, только-только зачинавшаяся культурная история, которой та могла бы самоопределяться (в условиях фактически установившейся политической и духовной самостоятельности!), утратила свой самозаконный, самопонятный для самой себя смысл – остановилась , став безгласым откровением «идеальной вечности». С точки зрения стороннего наблюдателя, применительно к России история двинулась в прямо противоположную сторону от исторического движения , обратилась. В то время как весь христианский мир уже фактически стоял на пороге великого освобождения человека (и как личности и как существа общественного), а Европа мучительно сбрасывала с себя последние средневековые путы, опираясь на гуманизм и «античные традиции» (т.е. реабилитируя прежде отвергнутого человека), на Руси устанавливались порядки прямо противоположные, оборачивавшиеся прямым отрицанием и закабалением «естественного» (природного, социального) человека. В частности, в отличие «от социальной эволюции западноевропейского культурного ареала от централизма ранних каролингских королевств к феодально-договорной структуре, древнерусский социум двигался в противоположном направлении» 97 97 Поляков Л. В. Путь России в современность: модернизация как деархаизация. М.: ИФ РАН, 1998. С. 40. .

Здесь следовало бы сравнить «состояние умов» Москвы и соперничавшей с ней Новгородской республики (1136—1478 гг.), бывшей точно так же русским православным обществом , построенным на аналогичных религиозных и совсем иных политических началах – началах <���боярской> «вольницы», в том числе на идее выборности властей, включая властей церковных. Не менее сильно отличалось религиозно-политическое сознание «вольного» православного казачества Малороссии и русских жителей белой (или «средней») Руси, несколько столетий входивших в состав европейских государств – Литовского княжества и Речи Посполитой. Во всех случаях – природное сознание не подавлялось, а напротив – лишь усиливалось (внутренне структурируясь и обогащаясь), даже под воздействием иных, негативных внешних факторов.

В России же на пике могущества русского православия русский мир именно сворачивался, природно обращался против самого себя – в строгом соответствии с главным самоубийственным историческим тезисом, «у начала времен» задавшим историческое движение в направление от исторического «тезиса» западноевропейских (как, впрочем, и восточно-славянских) народов 98 98 Запад не «лучше» или «хуже» Востока – он зеркально противоположен Востоку. Но именно в этом противоположении Запад организуется и сознает себя как «Запад». и в строгом соответствии с фундаментальной природно-отрицательной парадигмой греческой национально-религиозной исключительности. Ибо ни «новая старая вера», ни установившееся абсолютное самовластие московских правителей вовсе не были нарушением канонов греческой веры: в XVI в. идейно обернувшаяся от «эпохи благодати» в «эпоху закона» (через христианство, в котором возобладали ветхозаветные умонастроения), преобразившаяся до неузнаваемости Русь ни на йоту – ни «по букве», ни «по духу» – не отступила от «древлеотеческого» православия (в дальнейшем история русского раскола только докажет это). Напротив, можно сказать, только теперь – в состоянии наивысшего торжества русского православия – явилось и полное исполнение греческого православия !