Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

С точки зрения имперской православной методологии (византинизма), древнерусское общество с момента принятия христианства должно было постоянно поддерживаться в состоянии этнической неоднородности (фактически отождествлявшейся с политической неоднородностью), потому что только так можно было утвердить, во-первых, наднациональную власть, и во-вторых, вероисповедный приоритет греческой религиозности, культурный (а следовательно, и политический) вассалитет Руси по отношению к Византии – в строгом соответствии с традицией римской государственности (Pax Imperium Roma). Вот почему на смену «горизонтальному» (властно-территориальному) делению внутри единого культурного пространства должно было прийти деление «вертикальное» (этно-социальное), иерархически организованное по принципу принадлежности к определенному «избранному роду», владевшему «землей» независимо от его природной принадлежности к самой «земле». Вот почему греческое православие не просто всегда желало этнической неоднородности русского общества, но оно всегда и поддерживало ее в качестве необходимого условия принудительного разрыва с собственной объявленной «идольским мраком», «поганством» и пр. прирожденностью самой распространенной народности, (а вовсе не ради «объединения разных славянских племен»), или, что то же самое, – ради отстранения (!) «земли» (традиционной русской общины) от рычагов власти, искони – со времен языческой, родоплеменной демократии – носивших на Руси демократически-выборный характер. В свою очередь, только идеологически и духовно опираясь на деспотическое , авторитарное православие, на Руси могла править элита, культурно и сословно противопоставлявшая себя основному этносу.

И здесь мы подходим к главной тайне русской истории – как древней, так и новейшей – этническая неоднородность в фактически мононациональном (или естественно тяготевшем к мононациональности) обществе могла поддерживаться исключительно за счет сословных (социальных, социально-политических) различий и перегородок , благодаря которым внутри единого этноса постепенно образовался, а затем искусственно поддерживался порвавший с собственной природой социальный слой, фактически представлявший собой новый этнос , социально и культурно обособленный внутри основного этноса, конституировавший себя именно в противоположность и в отрицание собственной прирожденности . И таким «новым этносом внутри базовой народности» со времен языческого Киева всегда был слой высшей, управляющей, политической элиты государства, составлявшийся преимущественно из очень небольшого числа представителей нескольких наиболее знатных «варяжско-половецких» (т.е. в природном отношении – вполне «космополитичных», «вселенских») великокняжеских, боярских родов, а так же присылавшихся из Константинополя высших руководителей церкви (в основном греков, евреев, сирийцев, болгар и т.д.), зачастую даже плохо понимавших язык местного населения и рассматривавших последнее в качестве необходимого объекта «колониальной эксплуатации». Важнейшей характеристикой этого слоя, идеологически, культурно и духовно поддерживавшегося греческим православием, был именно разрыв с собственной природой , т.е. системный, сознательный отказ от воспроизведения любых прирожденных («родовых») признаков, культурного характера, обычаев, языка и мышления не только «базового природного элемента», под которым естественным образом понималась русская прирожденность (в ее социально «низовом», «рабье-холопьем» состоянии), но и любой природы вообще .

«Грозовой миф», по одной из гипотез, утвердившийся на Руси перед самым принятием христианства, повествующий о непримиримом конфликте двух центральных для славянской мифологии Богов 102 102 Мифологический конфликт Велеса и Перуна, народного Бога (скота и богатства) и Бога воинов (княжеской дружины), в мифопоэтической форме закрепивший этно-культурные оппозиции власти и земли, севера и юга и т. п. См.: Н. Н. Сперанский. Грозовой миф и судьба России. Троицк, 1999. , отчасти объясняет происхождение «враждебного начала» в отношениях власти и народа. А именно, за восемь лет до принятия христианства повсеместно насаженный Владимиром кровавый (с человеческими жертвоприношениями) культ Перуна наметил траекторию будущего этнокультурного разлома , расколовшего древнерусское общество. После чего приход христианства, построенного на античных реалиях тотального принуждения и рабства («вины» и «наказания»), априорного разделения людей на «свободных» и «рабов» и т.п., оказался уже абсолютно неизбежен. Изощренная, типично восточная «христианская» тактика прихода к власти в паре и в противоположность народному язычеству, с обязательным предварительным «обострением» последнего путем нехарактерного для него действа (человеческих жертвоприношений, в последующем создающих в народе чувство «вины» за содеянное), была опробована уже святым Константином, в 312 г. осуществившим христианский переворот в Римской империи точно так же на волне борьбы с нехарактерными для античного язычества человеческими жертвоприношениями 103 103 Митрополит Иоанн. Русь соборная. Очерки христианской государственности. СПб.: Царское Дело, 1995. С. 19. . Тем не менее, возможно, именно «доисторический» отказ подчиниться этнически чуждой власти повлек за собой постепенный выбор в пользу природно безразличной организованной социальной иерархии . Чему мог способствовать и более цивилизованный тип «территориального» (в отличие от «кровнородственного») устройства славянской общины, на котором настаивают некоторые исследователи (напр., А. Г. Кузьмин), не исключающий, конечно, ни возможности «удельного патриотизма», ни готовности сопротивляться этнически чуждой власти. Но даже если источником разрыва с собственной прирожденностью была этно-политическая ситуация Руси, сложившаяся к концу I тыс. н.э., в которой «высшим» потребовалось внушить «низшим» чувство вины и покорности сначала силой (что и нашло отражение в новой мифологии), все же именно греческое православие стало тем абсолютно адекватным механизмом, который через идеологически обоснованное устранение природных (а следовательно, и культурных) особенностей базовой народности обеспечил сохранение власти на Руси за принявшими христианство княжескими кланами. В частности, взамен традиционной языческой нравственности, православие «утверждало общий для всех нравственный кодекс, основанный на чувстве вины и голосе совести (курсив мой. – Д.Г. )» 104 104 Валентин Никитин. Крещение Руси и отечественная культура // Малая церковь. Настольная книга прихожанина. М.: Информ.-издат. агентство «Русский мир», 1992. С. 96. . С тех пор социальное подавление прирожденности стало прежде всего механизмом удержания власти , мало изменившемся до настоящего времени. Освященный греческим православием абсолютно неустранимый социальный конфликт был положен в основание российской государственности, став ее главным опорным элементом (!), а незаживающая трещина «между самыми верхними и всеми остальными» на многие века вперед определила самый характер их взаимного конституирования на основе непрекращающегося взаимного противопоставления и отрицания (буквально: подняться наверх – перестать быть Русью, опуститься вниз – соединиться с Русью). Что и стало главной отличительно-аномальной чертой российского социума .