Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

Ознаменованный полным и всецелым торжеством русского православия московский период «был самым плохим периодом в русской истории, самым душным», в его тоталитарной атмосфере «угасла даже святость» 117 117 Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. М.: ЗАО «СВАРОГ и К», 1997. С. 6. , но не потому что менее всего святых было в этот период (Г. П. Федотов), а потому что они не были даже востребованы. Первая глава «Соборного Уложения» 1649 г. (своеобразной «конституции» обновленного после смуты Московского государства) говорит сама за себя: «Буде кто иноверцы, какие ни буди веры, или и русский человек (характерно это противопоставление „русского“ – „иноверцу“. – Д.Г. ), возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, …про то сыскивати всякими сысками накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохульника обличив, казнити, зжечь (курсив мой. — Д.Г .)» 118 118 Российское законодательство X – XX веков. Т. 3. М.: Юридическая литература, 1985. С. 85. . Но особенно – недостаток «просвещения и культуры был в вопиющем противоречии с претензиями мирового масштаба» 119 119 Карташев А. В. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 2: Очерки по истории русской церкви. М.: ТЕРРА, 1992. С. 86. .

Тем не менее, не из соединения православной веры с языческой мифологией, как хотел думать Н. А. Бердяев 120 120 Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. М.: ЗАО «СВАРОГ и К», 1997. С. 6. , а как раз напротив, из природно-отрицательного, монофизитского уклона греческого православия, резко противопоставленного «язычеству» (как прирожденности), родилась трагическая «поляризованность» русской души, ее раскол между аскетически-монашеским православием (своего рода «восточным рационализмом») и темной, неоформленной разумом языческой стихией. Крайняя поляризованность, доходящая до предельного антиномизма, в культурном отношении вообще не есть благо, а есть величайшее зло, долженствующее быть преодоленным; это есть следствие фундаментального неблагополучия в духовно-рациональной сфере человека, его внутреннего самоотчуждения и разлада с самим собой. Вследствие крайней поляризованности «мирская христианская жизнь у русских осталась без своего полного нравственного идеала. Не было такого готового идеала и в русском светском обществе, который бы служил дополнением к идеалу монастырскому, наподобие западно-европейского рыцарства, с его культом личной чести, уважения достоинства в другом человеке и поклонения женщине» 121 121 Карташев А. В. Собрание сочинений: В 2 т. Т. 1: Очерки по истории русской церкви. М.: ТЕРРА, 1992. С. 247. ; «мирская жизнь, оставшись без идеала, туго прогрессировала…» 122 122 Там же. С. 248. . Но «идеала» не было и не могло быть вследствие устранения ценности из сознания – без которой никакой идеал просто невозможен.

Более того. Вопреки господствующему мнению, следует признать вполне очевидный факт, что в момент принятия христианства произошла заметная остановка культурного развития, образовался непреодолимый (по сию пору) культурный разрыв, а историческое движение фактически обратилось назад (!) до уровня догосударственного состояния. В отличие от большинства европейских народов, русский этнос так и не вступил в стадию «нации», поскольку национального государства русских на христианской основе в истории так и не возникло (в отличие от франков, англосаксов, германцев и т.д.). Государство развивалось по собственной, византийской логике никак не связанное с природным элементом. Принесенная на Русь «славянская письменность» осталась языком богослужения, узкого сектора культуры, и по мере становления самостоятельной светской жизни была отвергнута, так и не став по существу ни языком «верхних», ни языком «нижних», оставшись безнациональной – «аксиологически нейтральной» (какой она и была с самого начала). Никакого народного просвещения на ее основе не возникло. В результате произошла консервация природных сил в крестьянской общине, оставшейся за чертой культурно-исторического развития. Характер русской общины в конце ХIХ в. оставался внешне таким же, каким он был в XI веке (если не хуже – вследствие усиления внешнего по отношению к ней «гнета» со стороны государства и высших сословий). Среднестатистический русский человек начала ХХ века («мужик») в культурном и нравственном отношении был все еще человеком средневековой, феодально-патриархальной формации, таким он оставался даже и в первые десятилетия советской власти, в духовном отношении вернувшейся «назад», в докапиталистическое общество. В результате нужно «признать характерным свойством русской истории, что в ней долгое время силы русского народа оставались как бы в потенциальном, не актуализированном состоянии» 123 123 Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. М.: ЗАО «СВАРОГ и К», 1997. С. 6. . Такими они остаются до сих пор. Поэтому русским, чтобы стать полноценной культурной (европейской) нацией, еще предстоит пройти суровую школу гражданской солидарности, воспитать природную элиту (интеллигенцию) и создать свое собственное национальное государство.

То, чем восхищались идеалисты-славянофилы, до сих пор было всего лишь отсутствием культуры и истории, их непроявленностью в действительности. Так называемая русская культура, всегда подражательная, заискивающая перед окружающими, более удачливыми народами, начиная с момента христианизации затрагивала только самый верхний, беспочвенный слой, всегда служила только его вкусам и предпочтениям. В строгом соответствии с отвлеченно-идеалистическим принципом «единства в небытии» (в ничто, ибо отвлеченное одномерное единство возможно только в ничто!), русское православие, идеологически скреплявшее этно-социальный антагонизм, положенный в основание православной государственности, искало не реализации реальных, живых человеческих интересов, а отстранения от них – через над- , вне- и без- различное подведение их к неформализованному, вероисповедному единству в ничто. А потому не могло (да и не хотело) сформировать ни одной культуро устроительной, земной цели существования людей, кроме тех, что служили бы делу его собственного воспроизводства. За тысячу лет оно не оставило после себя ни одного сколько-нибудь заметного образа действительности, обладающего хоть какой-то самостоятельной исторической ценностью!

Только в эпоху русского патриотического «антитезиса» и «двоеверия», когда греческое православие вынуждено было мириться с параллельным существованием родного славянского язычества, возник образ сильного русского человека (как один из «путей» восхождения национальной культуры) – воспетый в народных былинах эпический образ «заступника земли русской» – русского богатыря, живущего одной жизнью со своим народом и воплощающего в себе лучшие народные качества. Но даже этот – наполовину разбавленный отождествлением богатырства с православным иночеством – культурно-цивилизующий образ русского человека вскорости был подменен заидеологизированными природно-отрицательными смыслами и окончательно вытеснен религиозным сознанием, насильственно насаженным на Руси.