Алексей Галахов - Лермонтов

Глубокое сочувствие к миру физическому, составляя неотъемлемую принадлежность подобных людей, как бы вознаграждает их за то, что они немногому сочувствуют в мире человеческом. Семи лет Саша выказывал повелительность, гордость и презрение. Долговременный и опасный недуг развил в нем душевную крепость: он привык побеждать страдания тела грезами и мыслями. То же самое видим в шестилетнем Мцыри: мучительная болезнь «развила в нем могучий дух его отцов». Еслиб, говорит он в своем рассказе Чернецу,

слова, повторенные Арсением игумену (в поэме Боярин Орша):

Таким образом под разными именами – Арбенина, Измаила-Бея, Мцыри, выступают перед нами черты одного и того же лица, еще в первом детском периоде его жизни. Дальнейший анализ покажет, что черты эти нисколько не изменились и в других возрастах, при увеличившемся числе типов, созданных Лермонтовым.

Отрывок, о котором говорим мы, знакомит читателя с детскими годами Арбенина. Что именно вышло бы из него дальше – неизвестно: повесть только что начата. Автор называет его «чудаком», по редкости страстных людей, каким был Арбенин, в Вашем равнодушном веке. И действительно, он оказался таким в двух драмах: Странный человек и Маскарад. Обе они имеют главным лицом – Арбенина, хотя и с переменою его имени; обе, характером этого лица, убеждают, что в них идет дело о том самом человеке, который в отрывке назван Сашей. Первая пиеса изображает юношу Арбенина, вторая – Арбенина мужа. Самое заглавие драмы (Странный человек) дает уразуметь тождество главного действующего лица её, Виктора Павловича, с чудаком Александром Сергеевичем. К той же мысли склоняют и заключительные слова пиесы, произнесенные одним из гостей в доме графа N: «ваш Арбенин не великий человек; он был странный человек, вот и все». Можно предположить с достоверностью, что Лермонтов долго вынашивал в уме своем любимый образ, пытаясь нарисовать его в разных поэтическим Формах – и эпической, и драматической.

Сходство между романтическою драмой Странный человек и отрывком из повести заключается как в характерах паевых действующих лиц, так и в одном внешнем обстоятельстве – в разрыве между родителями этих лиц: там и здесь Арбенин, рано лишенный ласк матери, остался на руках отца, сурового и холодного, не занимавшагося его воспитанием. Признавая всю силу впечатления, какое способно произвести подобное событие в семейной жизни, мы не можем однако ж объяснить им одним ни всех действий молодого Арбенина, ни всех сторон его характера. Попытки оправдать рационально те явления, которыми он так странно и большею частию так неприятно сталкивается с окружающими его людьми, будут необходимо искусственны. Может-быть, разбор других позднейших сочинений Лермонтова разъяснит дело; но драма Странный человек не допускает определительного разъяснения. Нельзя основаться на одном данном, особенно если оно юношеское произведение; нельзя тем более, что из драмы гадам, и то смутно, что такое Арбенин, но нисколько не видим, почему он именно таков и почему долженствовал быть таим. И от кого же, в самом деле, могли бы мы узнать об этом? От второстепенных лиц? Но их отзывы так непаределительны! Они говорят о фактах, а не о причинах: «ум язвительный и вместе глубокий, желания, не знающие какой преграды, и переменчивость склонностей»; «переходы от веселья в грусти и от грусти к веселью – вещь обыкновенная в Арбенине»; «он сам не знает, чего хочет». От самого героя? Но он также не откровенен. Его исповедь прорывается краткими и общими выходками; прямого, резко отличительного в ней нет. В одном из лирических стихотворений своих (которые Заруцкий читал Рябинову), Арбенин говорит, что «он проклят строгою судьбой »; помогая бедному мужику, он замечает, в разговоре с Белинским, что «несчастие мужиков ничего не значит в сравнении с несчастием многих других людей, которых преследует судьба». Везде судьба, как неведомая, враждебная какая-то сила, или природа, которая, наделив человека известными, неизменными наклонностями, играет также роль судьбы. Конечно, к этим двум предметам можно отнести все: они так сильны, что выдержат какие угодно тяжести, и так верховны, что приговор их не допускает аппелляции. Ими, как подставными силами, заменяется любое объяснение, которого не находим в жизненной самодеятельности разумного существа, в его семейном и общественном положении, во всем, отчего познается человек, и нем он оправдывается или осуждается.

Немного больше объяснительных данных и в драме: Маскарад, которая принадлежит тоже к числу начальных произведений Лермонтова. Большею частию дело держится на анатомия характера и не вступает в анализ отправлений, которыми обнаруживается жизненная деятельность. А между тем физиология была бы здесь нужна особенно герой драмы ведет процесс между собою и светом; зрителю или читателю необходимо выслушать истца в подробности, чтобы произнести свое решение, или пусть он сам, этот истец, примет на себя обязанность адвоката, от которой требуется не только изложения фактов, но и суждения о фактах. Арбенин в третий раз является здесь главным лицом, под именем Евгения Александровича. Можно допустить пожалуй, что это сын Александра Сергеевича, которого детство описано в отрывке, – и тогда он наследовал все существенные качества отца. Но вероятнее будет предположение, что это тот же Саша, из ребенка ставший мужем. Как в повести, Лермонтов задумывал рассказать историю Александра Сергеевича Арбенина, «которого судьба (опять судьба!), как нарочно, поставила пред непонятною женщиной»; как в драме человек, Владимир Павлович Арбенин сведен с девушкой, которая не была бы с ним счастлива и ему не доставила бы счастья: так в новой драме Маскарад изображена трагическая судьба Евгения Александровича Арбенина и жены его Нины. Кроме фамилии главного лица, есть и другое внешнее соприкосновение между обеими драмами Странный человек и Маскарад, обе они разделены на сцены и выходы, вместо обычного деления на явления. Но существенное дело не в наружном, а внутреннем сходстве, не в одноименности лиц, а в однородности их характеров, на что мы и обратим внимание, как на главный предмет нашей статьи.

Характеры же действительно однородны, с тем однако различием, что не одни уже наклонности природы властвуют над Арбениным, ной тяжкий, долгий опыт жизни, о котором узнаем из разговора его с женой.