Дмитрий Юрьев - Режим Путина. Постдемократия

А крах «Властилины», МММ, «Чары» и, как апофеоз процесса, «черный вторник» 1994 года [9] В этот день, 11 октября 1994 года, произошел обвал курса рубля, ставший вплоть до дефолта 17 августа 1998 года символом угрозы финансовой нестабильности в России. окончательно разбудили социального лунатика: оказалось, что вместо просторной и торной, залитой солнцем дороги он стоит на краю шаткого карниза в абсолютной темноте.

Третья реинкарнация «среднего класса» начинает формироваться практически сразу же на обломках «черного вторника». Она оказалась куда менее социально однородной и практически лишенной единого культурного кода и группового самосознания. Просто на передний план вышли те люди, которые поняли, что только за то, что они есть и поддерживают курс реформ, никаких денег им никто не должен. «Третий средний класс» объединил осколки «первого»: людей очень широкого спектра доходов и занятий – челноков, журналистов, мелких, средних и чуть более крупных бизнесменов, высокооплачиваемых менеджеров и т. д. Он собственными синяками и шишками прочувствовал, что беспредельного резервуара денег не существует, но сделал из этого парадоксальный вывод – ничего иного тоже не существует.

Именно в этот момент российский политический спектр начал дробиться до бесконечно малых величин, достигнув пика (43 партий) на парламентских выборах 1995 года. [10] Несовершенство закона о выборах депутатов Государственной думы позволяло создавать партии и блоки быстро и фактически па пустом месте. Из 43 «партийных списков», внесенных в бюллетени в декабре 1995 года, 5-процентный барьер преодолели только четыре – КПРФ, ЛДПР, «Яблоко» и «Наш дом – Россия», набравшие вместе немногим более 50 % голосов (т. е. не представленными оказались свыше 40 % голосов избирателей). Именно в этот момент оформилась виртуальная реальность пелевинского романа «Generation П», а Россия стала страной победившего пиара. Именно в этот момент оказалось, что каждый существует в абсолютной пустоте, а уровень дохода определяется исключительно удачей, «фартом».

Третий средний класс достаточно отчетливо ощущал, что он – не народ. Силами издательского дома «Коммерсантъ» он даже попытался дать себе красивое, оригинальное определение – «новые русские» (1994 год), – которое очень скоро по объективным причинам стало анекдотическим. Идеология и психология «фартовых» подмяла под себя и экономику страны, и политику, и их собственное благополучие. Естественным стало включение блатной фени в общеупотребительный словарь элиты, столь же естественными – полная виртуализация журналистского труда, коллапс информационного пространства.

Концом шабаша «фартовых» стал августовский дефолт 1998 года. Вдруг выяснилось, что каждый из успешных, из «фартовых», из тех, кто не сдался, – фактически злоумышленник, долгие годы балансирующий на грани нарушения закона, испытывающий постоянный стресс как от возможности «случайного наказания» (в стране, где неисполнение законов носит характер повсеместного явления, любое сколь угодно мягкое наказание за их невыполнение воспринимается не как «наказание», а только как произвол), так и от собственной «плохости», невозможности жить «нормально», согласуясь с общепринятыми правилами и общественной этикой (за отсутствием таковых). Страну поразил всеобщий стресс, принявший форму общенационального синдрома хронической усталости.

Но к моменту прихода Владимира Путина к власти – на уровне подсознательного ощущения, на уровне интуитивного предвидения – стала возникать какая-то совсем другая Россия. Она обозначилась на фоне утомленной реальности, на фоне деморализованных олигархов, на фоне угрожающей стилистики спецкадров новой власти – и обозначилась очень непривычно: предвестниками нового стиля, нового образа жизни.

Несмотря на свою электоральную немощь, складывающийся в России «новый средний класс» является единственным возможным зародышем кристаллизации подлинного, самодостаточного и безопасного для людей гражданского общества.

«Новый средний класс» – вернее, его прообраз – имеет все признаки единой, активной и агрессивной социальной страты. Но окружен он со всех сторон абсолютно аморфным обществом. Сутью социально-психологической трансформации послеавгустовской России стала люмпенизация всей страны. Место пролетариата практически повсеместно занял люмпен-пролетариат – объект посулов и шантажа со стороны сменяющих друг друга полубандитских люмпен-акционеров. Ученые, не успевшие податься на зарубежные гранты, и музыканты, не уехавшие на международные гастроли, составили слой люмпен-интеллигенции, у которой сразу же появился свой люмпен-представитель в политическом пространстве: объединение «Яблоко». Муляж информационной реальности принялись клепать люмпен-журналисты, а за их спинами выросли колоссальными мыльными пузырями люмпен-олигархи. И всем этим пытались рулить люмпен-политики, люмпен-администраторы, столь же дезориентированные и депрессивные, как и те, кем они пытались рулить. Все как один не знающие ни своего места, ни своей роли, ни своей соотнесенности с другими членами и группами общества, лишенные представления о личных и групповых интересах, уставшие от свободы и ответственности, элементы несостоявшегося российского общества превратились в те самые пресловутые «деклассированные элементы». И противоречие, возникающее между инфантильным сознанием большинства и самоощущением взрослого активного меньшинства, носит характер глубокого, но, возможно, конструктивного, интенсифицирующего кризиса.

Потому что, с одной стороны, «новые средние» на «генетическом» уровне – преемники, продолжатели и наследники «советской интеллигенции», ее культуры и идеологии. «Новые средние» вырастают из ценностей и представлений «советских средних», не пытаясь подменить их ни халявной эйфорией первых пореформенных лет, ни преддефолтной бандитско-постмодернистской дискредитацией всего и вся в духе Пелевина, Сорокина и профессора Лебединского. [11] Владимир Сорокин – популярный русский писатель конца XX – начала XXI века, в центре творчества которого находится абсолютизированная пародия, доводящая до абсурда любую – стилистическую, нравственную, идеологическую, политическую – систему. Виктор Пелевин – автор наиболее эффектного популярного образа реальности середины 90-х гг. (романы «Чапаев и Пустота», «Жизнь насекомых», «Generation П»). Профессор Лебединский – автор шансона «Я убью тебя, лодочник», воплотившего господствующую интонацию эпохи. Но, вырастая из культуры и этики «советской интеллигенции», «новые средние» подводят под ее ценностями и эпохой окончательную черту, преодолевают и отвергают ее ценностную систему, время которой ушло, ради новой, своей, органичной и живой, время которой наступает. А это значит, что, будучи для значительной части населения страны «своими», «понятными», новые средние способны преодолеть социокультурную импотенцию прежних властителей дум, гальванизаторов шестидесятничества.