Валерий Шаров - Приглашение в космос

Скажи, дорогой читатель, мечтал ли ты когда-нибудь о космосе? Нет, не об абстрактных космических глубинах и сказочных планетах, живо расписанных в произведениях фантастов, или показанных в выдуманных изощренными сценаристами фильмах. Мечтал ли ты о собственном полете за пределы Земли – полете на чудесном аппарате, являющемся вершиной человеческого разума и умения, современном космическом корабле?

Если да, то – за мной! И я постараюсь передать тебе все то, что когда-то сжигало и сводило меня с ума. Рассказать о том, что пережили и испытали люди, тоже однажды ступившие на этот необычный пока для нас путь. Или совершившие свои подвиги для того, чтобы другие смогли осуществить эту самую дерзкую мечту человечества. Герои и неизвестные, слетавшие и неудачники, отдавшие делу освоения космоса свои знания, силы, здоровье и жизни.

Если не мечтал, то все равно не спеши откладывать мои записи, а попробуй почувствовать поистине испепеляющие эмоции через ощущения других людей. Ибо мало других, подобных путей. Этой дорогой, полной восторга и романтики, неожиданностей и изнурительного труда, удивительных открытий и жесточайших разочарований приглашаю я тебя пройти вместе со мной и моими – нет, нашими! – героями. Ибо любой из нас при определенном стечении обстоятельств может оказаться перед совершенно безумным выбором. Как оказались перед ним многие мои герои, как оказался в какой-то момент и я.

Пожалуй, нет другой профессии, которая была бы так небесно отдалена от обычного человека, благоговейно созерцаема и недосягаема, но в то же время и столь желанна для очень большого числа людей, как профессия космонавта.

Это странно, потому что риска для жизни или романтики в ней не больше, чем, скажем, у шахтера или покорителя Эвереста. Но в то же время и понятно: посещение космоса с использованием суперсовременной техники требует феноменального здоровья, всесторонней и длительной подготовки, потому что дерзнувшего ждут серьезные испытания неземными условиями. Кроме того, если говорить о Советском Союзе, то обожествление и отдаление от обычного человека образа космонавта осуществлялось здесь еще и на государственном уровне. Каждый слетавший в космос человек обязательно получал высочайшее звание Героя своей страны (как это продолжается в сменившей СССР России) с кучей сопутствующих ему социальных, материальных и прочих привилегий, что еще более возвышало эту профессию в глазах обывателя. Немало воды лили на эту мельницу газеты и телевидение.

Удивительно, но насколько себя помню, я – человек исключительно непоседливого, заводного и авантюрного характера – никогда не видел себя в роли покорителя космоса. Даже в далеком детстве, где у нас, пожалуй, каждый второй мечтал стать космонавтом. А ведь мальчишеские годы пришлись у меня на самое начало космической эры – когда полетел Гагарин, мне было семь лет. Вот журналистом, точно, вожделел, хотя всегда всерьез интересовался биологией. И полетами в небе тоже грезил немало – полетами, наподобие птичьих, когда ты свободно паришь над городом или лесом, каким-то чудесным образом превозмогая силу земного притяжения. Но чтобы увидеть себя в ракете, облаченным в доблестные космические доспехи или болтающимся в открытом космосе!? Нет, не припоминаю… Может, действовал искусственно созданный ореол исключительности этой профессии или ее безоговорочная идеологическая принадлежность – стать космонавтом в СССР мог только член КПСС, а я никогда не мыслил себя в ее рядах. А может, просто не дорос я тогда до такой высокой мечты, как полет в космос. Не знаю.

Только вдруг случилось самое настоящее чудо, и меня пригласили в космос. Не в шутку и не во сне, а самым настоящим и серьезным образом, как в нашей стране еще не случалось в этой предельно закрытой от лишних глаз области человеческой деятельности. В результате жизнь моя натурально перевернулась: я оказался в Центре подготовки космонавтов имени Юрия Алексеевича Гагарина, расположенном в Звездном городке и начал готовиться к полету. Почти на два года погрузился, как чернослив в компот, в новый удивительный мир, о котором большинство людей не знает практически ничего. И он стал для меня новой жизнью – жизнью на другой планете.

А было так.

Где-то уже на закате горбачевской перестройки, в 1989 году – когда еще не было в СССР многопартийности, как уже не было в большинстве городов многих жизненно важных продуктов, но всё, что можно, продавалось из страны с размахом и удовольствием направо и налево, – вдруг проскочило в газетах короткое сообщение. О подписании коммерческого договора между японской частной телевизионной компанией и советским космическим ведомством о полете на нашем корабле «Союз» на советскую космическую станцию «Мир» японского журналиста. С этого всё и началось.

Весть эта застала меня на Дальнем Востоке, где я уже почти два года с огромным удовольствием и пользой для себя (надеюсь, и для моей газеты, и для читателей тоже) трудился в качестве собкора «Литературной газеты» по этому огромному и интересному региону России. Так вот об этой сделке узнал я во время одной из командировок, кажется, на Чукотке, и, помню, автоматически отметив про себя очередной пример продажности России, тут же и забыл. И продолжил сбор материала для очередной статьи.

Когда же вернулся во Владивосток, где была моя штаб-квартира, и стал просматривать последнюю центральную прессу, то с удивлением отметил, что то короткое сообщение не осталось без внимания российских служителей пера. Их, в основном журналистов, посвятивших свое творчество проблемам освоения космоса, прямо как будто прорвало. Их большие и не очень статьи были насквозь пропитаны возмущением этим наглым актом продажи права первого в мире космического полета журналиста другой стране. Причём, насколько я понимаю, главное возмущение было не вообще продажей, а посягательством таким образом на возможный полёт именно нашего, советского журналиста. До этого момента, повторяю, я как-то не задумывался о перспективе полета в космос советского репортера, поскольку и подумать не мог, что такое возможно в этой максимально закрытой полувоенной сфере. Какой журналист?! Ведь там всё такое секретное. А тут будто вдруг прозрел: «Черт возьми! А ведь верно. Если японский репортер может лететь, и никакие секреты ему не боятся показать, то почему же тогда не наш? Разве не заслужила советская журналистика, столько сделавшая хотя бы для успешного хода перестройки, такого подарка со стороны государства?..»