Александр Дым (LightSmoke) - Насилие.ру

Не могу сказать, что я легко отделался от влияния улицы. Мне было все-таки одиннадцать лет. Надо мною не было повседневного контроля семьи. Я порою находился на грани падения. Причем мое падение могло произойти из-за пустяка. Достаточно было оказаться замешанным в какую-нибудь хулиганскую или воровскую историю, чтобы попасть в детскую исправительную колонию. Тогда, в начале тридцатых годов, не очень-то церемонились. Однажды старшие ребята из дворовой банды подговорили нас украсть коляску с мороженым. Операция прошла успешно. В другой раз нас спровоцировали на нападение на пивной ларек. На этот раз нас забрали в милицию. Брату Михаилу пришлось приложить усилия, чтобы вызволить меня домой. Я оказался вовлеченным в такие дела не в силу некоей испорченности, а просто из мальчишеского желания показать, что не являлся трусом. Я решительно порвал близкие контакты с улицей после того, как вожаки дворовой банды попытались склонить меня к сексуальным извращениям. Это вызвало у меня глубочайшее отвращение. После этого я вообще перестал проводить время в нашем дворе и в соседних».

Как я думаю, ничего принципиально нового в драках «улица на улицу» в последующие годы не происходило, хоть я и не сумел найти материалы о подобных столкновениях и их новых формах. Возможно, это связано c жесткой цензурой существовавшего тогда тоталитарного строя.

Начиная примерно с середины 60-х годов все чаще стали происходить драки «по идеологическому» принципу. Поначалу юные представители класса-гегемона просто отлавливали на танцах или в парках тех, кто не соответствовал их представлениям о «настоящем советском человеке»: стиляг, битников, хипарей и прочих постоянных героев фельетонов и карикатур в журнале «Крокодил». «Рабочая молодежь» различными способами пыталась убедить всяких «педерастов» (как их назвал Никита Хрущев) в их неправоте: недовольных били, тут же обстригали припасенными машинками и, вдоволь поиздевавшись, отпускали. Правда, все чаще «неформалы» (это понятие вошло в обиход гораздо позже, в конце 80-х годов) объединялись и давали отпор тем, кого они именовали «гопниками» (это слово происходит от сленгового «гоп-стоп», обозначающего уличное ограбление), серьезный отпор. Противостояние «гопники» – «неформалы» достигло своего апогея к концу 80-х, когда оно приняло такой размах, что его разрешили «заметить» прессе.

«Мама, я любера люблю…» – очень актуальная в те времена песня группы «ДДТ»… В народном творчестве это явление находило живейший отклик. Вот характерный анекдот тех времен:

«Приехали как-то в Москву трое парней из далекой МОРДОВСКОЙ деревни. Идут, значит, по Арбату, а навстречу им гопники лысые.

Гопники спрашивают у первого:

– Откуда, кто такой?

– Москвач!

Бах – и второй лежит на асфальте тоже с разбитым FACEом.

– Hу, a ты кто?

– Та чего уж там, ляпи!»

Действительно, многие помнят волну насилия, поднявшуюся в перестроечные годы, и связанное с ней понятие «любер». Люберами сперва называли себя громилы-культуристы из подмосковного города Люберцы, поставившие непростую задачу – стереть всю «неформальную нечисть» (металлистов, панков, брейкеров, хиппи, рокеров, фанатов) с лица советской земли. Позже люберами стали для общественного мнения их боевые товарищи из Долгопрудного, Казани и Набережных Челнов, чем любера были весьма недовольны. Все они носили определенную униформу: широкие полосатые или клетчатые брюки, пролетарские кепки, кожаные куртки со значком Ленина на воротнике. Самой обычной практикой стали регулярные «приезды» люберов, «Казани» или «Челнов» в столицу. Причем о прибытии заранее информировались представители неформалов, чтобы успели собрать силы и оказали достойное сопротивление. «Казань приехала!» – подобный клич проносился по всем московским тусовочным местам, и каждый панк или металлист, способный держать «розочку» от бутылки или деревянный дрын, отправлялся на заранее обозначенное поле битвы.

Тем, кому в то время было от 12 до 20 лет, хорошо помнят побоища, происходившие на Арбате, площади Маяковского, улице Горького, Пушкинской площади, на Казанском вокзале. Кардинально изменились «правила игры» по сравнению с «благородными 50-ми». Все научились махать ногами, подобно героям видеофильмов, стали добивать лежачих, бить по паху, использовать опасные бритвы.

События конца 80-х отражены даже в кино; известная драма Валерия Рыбарева «Меня зовут Арлекино», вышедшая в 1988 году на «Беларусьфильме», рассказывает о банде подростков из небольшого поселка, воюющих с неформалами.

80-е годы… Я в эти годы только родился (в 1980 году) и мало чего помню на эту тему… а времена были веселые… Жизнь молодежи того времени хорошо описывается в книгах Владимира Козлова – «Гопники» и «Школа». В «Гопниках» действие происходит во время перестройки и первого появления гласности.

Вот как описывает типичное столкновение тех лет В. Козлов в повести «Гопники»:

«Приехали. Всей толпой вываливаем из троллейбуса и идем к клубу. На площади перед клубом уже стоит какая-то „банда“ – человек пятьдесят.

– Это ленинцы, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь. Будем пиздиться.

Мы идем прямо на них и орем: „Ну что, готовьтесь“, „Счас вам пиздец“, „Ленинцы-хуенинцы“.

Когда подходим близко, начинается мочилово. Мне кто-то бьет ногой по почкам, я падаю и получаю еще раз – но несильно – по спине. Вскакиваю на ноги и начинаю махаться с каким-то маленьким толстым „ленинцем“. Рядом Вэк ногами добивает другого „ленинца“ – его сбил с ног Цыган. На Клока напали сразу двое, и он отмахивается от них.

– Менты! – кричит кто-то. Визжит сирена.

– Все, мир! Стелим ментов! – кричит Обезьяна.

– Хорошо, ладно! – говорит высокий здоровый пацан-„ленинец“, их „основа“.

Менты выскакивают из „бобика“. Один орет:

– Ну-ка, быстро разойтись, что такое?

– Сзади заходите! Окружаем ментов! – кричит Обезьяна.

К „бобику“ со всех сторон бегут пацаны. Мент тянется к кобуре, потом убирает руку и лезет обратно в машину. За дверь уже схватились, не давая ему ее закрыть.

– Заводи, еб твою мать! – кричит мент. – А ты вызывай подкрепление!

Водитель пытается завестись. Дверь отламывается, и руки тянутся к менту. Он выхватывает пистолет и направляет на нас.

– Назад, блядь, пидарасы. Убью, на хуй!

– Ни хуя себе, а я думал, у него там тряпки, – говорит Цыган. Видно, что он на самом деле удивлен.

Толпа отступает.

– Заводи ты, еб твою мать!

„Бобик“ заводится, но ехать некуда – со всех сторон машину окружает толпа пацанов. „Ленинцы“ перемешались в ней с нашими – „рабочими“.