Анатоль Ливен - Анатомия американского национализма

Гамбел приводит пример песенки для начальных классов школы, которую заучивал его сын:

Эти слова могли бы вызвать скрежет зубовный у чернокожих или индейцев, которые еще не забыли свои исторические корни, но, как пишет Гамбел, большинство американских детей воспринимают это как нечто само собой разумеющееся. Данной националистической тенденции на руку, что изучение истории, как и культуры в целом, находится в большом упадке (который, безусловно, отмечается не только в США). Как результат, знания американцев о мире и об истории своей страны за последние 60 лет не снизились, но и не поднялись с того плачевного уровня, на котором они находились шесть десятилетий назад. В 2001 году 57 процентов американских учащихся средней школы получили оценки «неудовлетворительно» по истории, и только 11 процентов были оценены на «хорошо» и «отлично» 230. Для многих людей это означает полное невежество, однако это исключено для общества в целом, и требуется выработка каких-то основных культурных принципов для того, чтобы исправить данную ситуацию. Отсутствие знаний по истории для Америки в целом не означает невежество, оно означает наличие мифа.

Майкл Линд убедительно доказал, что сочетание политической корректности с системой (в очень ограниченном объеме и выборочно) позитивной дискриминации меньшинств фактически служит интересам того, что он называет «элитой» (или «надклассом»). Эта элита/надкласс состоит преимущественно из белых американцев, скорее даже белых англосаксонских протестантов, но включает также небольшое количество избранных представителей чернокожего населения и других национальностей. Она отвлекает энергию радикалов на, по сути, бессмысленную борьбу с символами и от конкретных межрасовых проблем, таких, как иммиграционные ограничения или повышение минимальной заработной платы, которые по-настоящему могли бы помочь рядовым представителям расовых меньшинств, которые в большинстве своем остаются заметно беднее, чем белое население Америки 231.

Такая политкорректность является не просто результатом того, что научные круги, с одной стороны, заметно полевели в своих политических взглядах, а с другой – сталкиваются с новыми правыми радикалами. В ней отразились также глубокие изменения в американском обществе со времен 1960-х годов, а именно: превращение чернокожего населения в серьезную политическую силу и возобновление массовой иммиграции без расовых ограничений. И американцам разных политических взглядов пришлось реагировать на появление этого нового общества, которое сложилось в результате таких изменений.

Говоря иначе, не только официальная американская патриотическая пропаганда, но и наглядная агитация правых националистов и христиан в целом сознательно многонациональна по характеру (патриотический букварь, составленный под руководством Линн Чейни, полон рисунков маленьких афроамериканцев и американцев азиатского происхождения, размахивающих американскими флагами и играющими в солдат) 232. Справедливости ради можно, пожалуй, сказать, что Америка нынешнего поколения стала настолько сложна [в демографическом и этнокультурном отношении], что ее система образования до какой-то степени просто вынуждена вернуться к упрощенным мифам, потому что вести обучение или обсуждение реальности такой, как она есть, фактически невозможно.

Эта связь между разнообразием и конформизмом не только непроизвольна, но и вполне осознана. Американская общественная культура так пронизана духом конформизма именно потому, что нация крайне разнородна, а также потому, что история существования в Америке не основных рас и народов крайне тяжела и тягостна. В этом смысле политкорректность можно рассматривать как проявление того, о чем признанный аналитик национализма Эрнест Ренан (1823–1892) сказал, затрагивая вопрос создания современных наций: «Забвение или, лучше сказать, историческое заблуждение является одним из главных факторов создания нации, и потому прогресс исторических исследований часто представляет опасность для национальности… Сущность нации именно в том, чтобы все индивидуумы имели много общего, чтобы все они многое позабыли» 233.

Именно потому, что очень многие отдельные люди и группы людей, составляющие современную Америку, на самом деле имеют очень мало общего для того, чтобы стать нацией, американцам больше, чем другим народам, может понадобиться умение предать прошлое забвению. Пример, который привел Ренан, был из истории Франции времен религиозных войн. Но он мог бы привести пример и из истории Франции после Второй мировой войны, мог бы использовать и пример отношения к памяти о немецкой оккупации и о Виши. Идея о необходимости что-то забыть, чтобы создать нацию, еще более справедлива в отношении прошлого расового угнетения в Соединенных Штатах. В этом смысле можно сказать, что американцев «сплотила только идея» – так же, как и когда-то советских граждан. К счастью, идеи американского конституционного национализма имеют гораздо более позитивный и ценный смысл, чем идеи советского коммунизма. Однако это не значит, что их можно смело ставить под сомнение, не нарушая устойчивости всей конструкции. Заложенный в этих идеях принцип превосходства, в свою очередь, влияет на характер самой идеологии американской внешней политики. В этой связи даже очень образованным и информированным американцам весьма трудно сформировать непредвзятое и объективное представление об этой политике, поскольку это может привести к рискованному подрыву связей, объединяющих разнородных американцев на внутриполитическом уровне 234.

Американский «символ веры», или идеология в американской культуре, имеет настолько всеобъемлющее действие, что под его влиянием даже Генри Киссинджер, не слишком большой идеалист, написал: «Отказ от истории возвеличивает образ человека вселенной, живущего вселенскими принципами, независимо от прошлого, географии или других неизменных обстоятельств… Американцы не желают терпеть путы истории и настойчиво стремятся к возможности непрерывного обновления: это придает большое достоинство, даже красоту, американскому образу жизни. Народ боится, что те, кто одержим историей, навлекают на себя исполнение собственных пророчеств. И страх этот на самом деле воплощает в себе большую народную мудрость» 235.