Зорий Файн - Кофе-брейк с Его Величеством

Многократно в эти дни я спрашивал себя: «Бокудзю?»… И не получал ответа.

Сегодня попытался примоститься с лаптопом на скамейке возле башни. Но подвыпившая молодежь, собиратели окурков, развеселенькийаккордеончик, из-за которого протягивалась девичья рука, просящая отцу на операцию, – весь этот ринувшийся теплым вечером в сквер «бомонд» быстро загнал меня обратно в авто, где скачанный давеча концерт КейкоМатсуи снова стал моим единственным лекарством.

Завтра едем во Львов. Мы усядемся с огромными рюкзаками в тесный автобусик – нас уже предупредили о весьма стесненных условиях.

Туристы – это другой народ… Несмотря ни на какие блага цивилизованного отдыха, из года в год я надеваю стоптанные кроссовки, складываю увесистую аппаратуру в 100-литровый рюкзак – и в дорогу… Наша компания разношерстная, но я люблю ее живой огонек, открытые лица, жажду приключений, суровый палаточный быт. Бывает, проводник с пути собьется, вот и кружим часами с неподъемными ношами по горам, а если еще туман или дождь…

Помню, прошагали однажды тридцать километров без воды и отдыха по кажущемуся лунным пейзажу горного Крыма – плато Караби-Яйла, где в небольших расщелинах только талый снег, где нет места для стоянки, а до ущелья Чигинитры – день пути. Показывает тебе провожатый на маленькую возвышенность на горизонте и уходит вперед. И ты из последних сил заставляешь себя дойти, а впереди, буквально на линии горизонта, новая возвышенность. И никуда не деться. За ней еще… и еще… Когда я подошел к Чигинитре, то увидел, что с другой стороны по тропе вышли люди искать меня. Я так был снова рад встретить друзей в этой жуткой продуваемой насквозь безлюдной местности! Но рюкзак им не отдал. Я должен был дойти сам. «Бокудзю?! – Я здесь!»

Как-то мы спускались по лесной тропе после дождя. Кроссовки «плыли» по несусветной грязи, увлекая за собой. Если мог, цеплялся за ветки. Наступили сумерки, группа ушла далеко вперед, и сколько я ни вслушивался, снизу не доносился ни один звук, подтверждающий близкую уже стоянку. Сгорела лампочка в фонарике. Ветки хлестали по лицу, сбивали с носа очки. Пришлось засунуть оба фотоаппарата поглубже в рюкзак, чтобы случайный удар о дерево не оказался для них фатальным. Ныло колено. Спасибо Кириллу – он отдал мне свою эластичную повязку и напоил чудесной маминой настойкой на бузине и орехах. И вспомнил я, как года три назад, в Партизанском ущелье это же колено впервые дало о себе знать. Тогда Маша отдала мне свою повязку, несмотря на то, что ей после сложной операции без этой повязки нельзя было и шагу ступить!

Крым. Вид на гору Аю-Даг из лагеря «Артек»

Туристы – это особые люди. Все идеализированные человеческие качества, которые воспеваются в песнях и практически невозможны в повседневной жизни, проявляются в походе и становятся единственным способом выживания. Потому и песни у костра такие живые, про тебя самого. И водка как лекарство от изнурительного перехода, как панацея от уныния, когда искры костра и песни затухают, и сырость наступившей ночи пытается забраться к тебе под одежду… Тогда я плотно задраиваю свою палатку, раздеваюсь догола и – в спальник, дешевый китайский спальник. И наплевать, что снаружи около нуля, и оставленный чай наутро покрывается корочкой изо льда… «Бокудзю?! – Я здесь!»

А с утра – дождь… И в обед – дождь… Лагерь остается на стоянке на второй день… Можно не вставать… Капель навевает грусть… Грызу карандаш:

…Годом раньше, выйдя уже в сумерки из Балаклавы в сторону мыса Айя, провожатая махнула мне рукой и свернула на ближайший луг, где наши уже начали разбивать палатки. А я прошел мимо луга и пошел дальше по тропе. Прямо на скалу.

Я шел долго. Практически на ощупь. Ветер рвал бандану, а парусность рюкзака была такая, что меня постоянно сносило с тропы вправо. Слева была гора. Включив фонарик, я с ужасом увидел справа от себя, в полутора метрах, пропасть. Где-то внизу поблескивало лунным светом море. Мобильной связи не было. Встречные сказали, что ближайшую группу видели в трех часах пути. Значит, надо поворачивать назад…

Помню, в тот вечер, со скалы я сделал несколько фотографий со штатива на длинной выдержке, подсвечивая фонариками передний план кадра, старинной Генуэзской крепости Чембало, и наутро вновь вернулся, чтобы посмотреть, как выглядит это зловещее место при свете солнца.

…Я люблю эти походы. В них я сильный, как лев – мне ничего не стоит встать под водопад и простоять так минут десять, изумляя туристов, всегда собирающихся у таких значительных мест. Всегда – хоть среди ночи – я могу крикнуть громко: «Бокудзю!!!» И всегда, как по команде, отдавая честь под козырек, душа вторит: «Я здесь!»

И сколько еще башмаков нам надо истоптать, сколько смыть с себя грязи под чудовищно тяжелыми струями беспощадных водопадов, чтобы внутренний наш голос – не передернутый от резкой встряски, а сам, от малейшего шепота, от тихого дыхания, спокойно отвечал: «Не бойся… Я здесь…»

И ты уже не знаешь, чей голос слышишь – свой ли?! Или чувствуешь себя ребенком на теплых заботливых ладонях… Всхлипывающим сквозь сон, с покрасневшими от недавнего плача веками… Но все позади: сильные руки не отдадут тебя никому, и дождь, шелестя по мокрым листьям, каждой капелькой шепчет: «Я здесь… я здесь…»

…И никуда не спрячешься от него… Посеревшая ратуша через выпуклую очковую линзу, приставленную вместо объектива к фотоаппарату, напоминает вечно затуманенный лондонский Биг-Бен… Только красный огонек от повернувшего в подворотню между соборами то ли трамвая, то ли автомобиля говорит о том, что время все-таки не останавливается…

Как велики эти соборы, какой благоговейный трепет они внушают всякому входящему… Девизом готического стиля было показать величие божественного, чтобы душа маленького человечка попав в такое необъятное пространство, воочию увидела, прочувствовала те просторы, к которым она при жизни равнодушна. Тихая музыка органа в соборах западного обряда, как бы льющаяся отовсюду, только помогает душе настроиться на созерцательный лад.

Службу правят на польском. Жаль, что в восточном обряде нет такого тонкого акта покаяния, когда прежде чем просить милости у Бога, верующие трижды бьют себя в грудь со словами «Моя вина…» И тем самым напоминают себе, что между жизнью вне храма и трепетом внутри храма лежит пропасть…