К. Секачева - Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет

Геворкян:Что-то вы не любите социальные сети, я смотрю?

Песков:Почему? Нет.

Монгайт:Извините, а у вас есть аккаунт в Facebook?

Песков:Нет.

Таратута:Дмитрий Сергеевич, я правильно понимаю, что совершенно не важно, возле кого объединяться, – можно поменять человека, главное, чтобы объединение было?

Песков:В данном случае Фронт объединяется вокруг Путина, это его инициатива. И он доказал уже свою эффективность.

Таратута:Чем?

Геворкян:Посмотрите, как съезд прошел славно.

Песков:Вы посмотрите, сколько людей у нас приобщилось к инструментарию власти.

Монгайт:А что такое инструментарий власти? Я ничего не понимаю, извините.

Песков:Я вам объясню. Вы живете в маленьком уездном городе. И у вас нет детского сада, не асфальтируют дорогу. И вы ходите, жалуетесь, кричите, я не знаю, еще что-то делаете, и у вас ничего не получается. И вы понимаете, что тогда вам надо стать тем, кто принимает решения, и вам нужно попасть в Законодательное собрание. И тогда вы через Фронт, используя «Единую Россию», участвуете в выборах.

Монгайт:Вот для чего.

Песков:Конечно. Попадаете в Законодательное собрание, и там уже, надувая щеки, будучи большим начальником, вы говорите: «Ну-ка дайте мне этот детский сад».

Геворкян:Это кошмар – то, что вы говорите. Значит, ничего не работает. Какая такая вертикаль, если человеку нужно попасть в Законодательное собрание, чтобы организовать детский сад и заасфальтировать свою дорогу? Да что же тогда у вас происходит в государстве-то?

Песков:Многое работает, многое еще не работает.

Геворкян:Очень многое не работает, получается, судя по размеру Фронта.

Макеева:Вы так много упоминали в ходе программы социальные сети и ваше дипломатическое прошлое. Как вы относитесь к арабским революциям? Я думаю, что с учетом, опять же, вашего прошлого, вы можете считаться специалистом по арабскому региону. Якеменко считает, что России грозит повторение арабского опыта.

Малыхина:И в особенности нельзя недооценивать как раз различные социальные сети, в которых…

Макеева:Естественно. С помощью социальных сетей все и проходило. А вы как считаете, нам грозит такое? Как с этим бороться? Считает ли премьер нужным с этим бороться?

ПЕСКОВ: Я, НА САМОМ ДЕЛЕ, ВРЯД ЛИ УПОЛНОМОЧЕН ГОВОРИТЬ НА ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕМЫ.

ГЕВОРКЯН: ДИПЛОМАТ.

Малыхина:Тогда, если можно, про социальные сети, которые влияют…

Песков:Но с Якеменко я не согласен. Я считаю, что никакие арабские революции нам не угрожают.

Макеева:Можно расслабиться, у нас спокойная обстановка?

Песков:Не угрожает. Ну нет у нас питательной среды, нет протестности, тенденции движения вниз, у нас нет деградации. У нас идет поступательное развитие.

Геворкян:Вы знаете, по этому поводу существуют разные точки зрения.

Песков:Понимаете, мы говорили об обществах, которые находились все-таки в глубокой деградации десятилетиями.

Геворкян:Многие аналитики считают, что и Россия находится на этой стадии, что она деградирует.

Песков:Это их право, мы с уважением относимся к их мнению, но, оперируя цифрами в руках, легко доказать обратное: что все-таки мы поступательно развиваемся. Поэтому у нас нет питательной среды.

Геворкян:Поживем – увидим. Никого не радуют страшные события, но поживем – увидим.

Малыхина:Скажите, а согласовывали ли вы свой приход на телеканал «Дождь» с вашим руководителем?

Песков:Нет.

Таратута:Он не в курсе, что вы здесь?

Песков:Нет, я не успел его предупредить.

Малыхина:Вы не знаете, смотрит ли Владимир Владимирович сейчас наш эфир?

Песков:Нет, не смотрит. Знаю.

Малыхина:Дмитрий Сергеевич, спасибо вам большое.

Песков:Спасибо вам.

/// Павел Лобков

Меня поразила какая-то удивительная гармония природы, человека, настроения. Плодоносный сентябрь со свисающими до земли яблоками, кладбищенский храм, куда изгнали Павла Адельгейма – но какое-то не страшное, а пасторальное кладбище. Выходя к алтарю, он преображается из сельского философа во властителя духа и читает пастве Бродского и Мандельштама. Мирный простой дом с невзыскательной едой, разбитая черная «Волга», незлобивая овчарка – идеальные декорации для портрета гонимого церковными иерархами интеллектуала-священника. Знал бы я тогда, что через год эти декорации будут обрызганы кровью отца Павла, и, по иронии судьбы, именно тогда его имя прогремит на всю страну.

В разгар процесса над Pussy Riot высшие чины российской церкви как будто соревновались друг с другом, кто красноречивее заклеймит девушек, кто придумает им более изобретательные наказания. И вдруг в разгар всего этого послышался одинокий голос священника Павла Адельгейма из псковской глубинки. Вот что он написал: «В Евангелии я не знаю святынь, за которые Христос требовал бы отдать жизнь. Девушек можно только пожалеть и простить за их нелепые танцы в храме». Для тех ожесточенных времен это было, так скажем, крайне нетипично. К тому же мы узнали, что отец Павел судился со своим начальником архиепископом Евсевием за права маленькой церковной общины в храме, где он даже не настоятель, а обычный священник.

Лобков:И я понял, что к отцу Павлу нужно обязательно ехать. Вы с 76-го года тут?

Адельгейм:Да. С начала сентября 76-го года. Был до ссылки в детском доме. А потом мать освободили из тюрьмы и сослали, и я поехал с ней. Она по этапу поехала, а я – по доброй воле в Казахстан, в маленькое селение, оно называлась Актау. Там я как раз вошел в общину отца Севастьяна Карагандинского. И там началась моя церковная жизнь.

Лобков:Я думаю, что у вас за домик у храма?

Адельгейм:Это школа наша. Которая сейчас медленно умирает.

Лобков:Почему?

Адельгейм:Нас же разогнали. Меня с настоятельства сняли. Таким образом я потерял школу.