Александр Рубцов - Метафизика власти

Год назад произошел перелом. До этого наше государство можно было с оговорками характеризовать как умеренно полицейское – и в плане регулирования быта и деятельности, и в плане политики. Точнее, в плане политики оно уже было неумеренно полицейским, но все же не экстремальным. Затем режим стал терять популярность, куда и как далеко зайдет этот тренд, было неясно, а в это же самое время в зоне прямой видимости ни с того ни с сего рушились железобетонные режимы, лидеры которых кончали плохо, а то и очень плохо. На этой волне страстно захотелось не просто еще раз избраться, но избраться с прежним результатом, для чего потребовались неумеренные махинации и фальсификации. Уважающие себя люди такого издевательства над политическим вкусом и здравым смыслом не выдержали, протест выплеснулся на улицу… и в ответ страна получила в сфере политики полицейское государство если не в образцовом виде, то близко к этому.

Отложим рассуждения о том, насколько все это ведет в тупик и в политике, и в плане обычного воспроизводства, и тем более в решении «исторических задач». Судя по ураганному рецидиву хватательного рефлекса, во власти тоже есть предощущение агонии, хотя непонятно, куда все это собираются прятать и как потом легализовывать. Важнее, что происходит в массе, по инерции все еще воспринимающей этот порядок как легитимный.

Здесь тоже постепенно складывается все более отчетливое понимание того, что этот тип власти при всех его полицейских аксессуарах никак нельзя назвать «хорошо упорядоченным» (well-ordered) ни внутри еле управляемой вертикали, ни в плане обеспечения повседневной жизни подданных. Зарабатывающие люди тем более понимают, что эта полицейщина не столько защищает, сколько сама является угрозой – мегамашиной по присвоению всеобщего блага во всех его видах и в неограниченных масштабах.

Однако все это было и раньше. Сейчас же осыпается защищавший репутацию «тефлон»: люди перестают отделять высшее руководство от всей этой неприглядной действительности. Легкой истерики наверху оказалось достаточно, чтобы удушающий произвол полицейской машины внизу начал связываться в сознании людей со стратегией верха.

Следующих выборов это «полицейское государство нового типа» не переживет, а другие машины по производству легитимности также восстановлению не подлежат. Но и долго биться головой о стену в явном тупике не получится: есть ряд системных ограничителей, мешающих превращению России в polizeistaat типа Белоруссии или Северной Кореи.

Разговор о кризисе власти всегда упирается в тему легитимности. Новая Россия почти за четверть века успела протестировать едва ли не все известные из истории и науки формы легитимации: раздельно или внахлест, с разными акцентами, но всегда с плохим результатом. Будто решили все второпях попробовать, какое-то время попользовались, а в итоге все испортили. В этом ряду функция государства как верховного миротворца занимает видное место.

Образ лихих 90-х в путинской идеологии отрабатывает одновременно и тактическое, и стратегическое задание. Вроде ясно: был бардак с огнестрелом – пришел человек и навел порядок. Но это и целая философия, хотя и не всегда осмысленная. У Гоббса государство возникает как инстанция, впервые усмиряющая беспредел «войны всех против всех». У нас то же и даже более того: власть не просто напоминает, зачем она вообще нужна и почему в стране не обойтись без железной руки, осаживающей горячие головы. Возникает образ перворождения государства именно «национальным лидером» и именно в этот момент – в нулевые, с выходом из первобытной дикости усмирением либерального хаоса. Получается, тут не просто «приняли меры», а почитай что на ровном месте создали государство, как Петр столицу на болоте.

Это скользкий в этическом отношении момент. Лояльность по отношению к Ельцину формально соблюдена: лично его не трогают. Но эти «идеологи» просто не умеют на позитиве приподнять клиента, не завалив его предшественника, даже если тот выкормил тебя с руки и за руку же вывел в люди, по сути ни за что подарив главное сиденье страны. Замалчивается, что «беспредел 90-х» начал входить в берега еще при позднем Ельцине. Просто спецпропаганда на голубом глазу распиарила то, что не догадались или не успели распиарить при Ельцине, когда о работе над образом вообще толком не думали.

Однако для справедливости вовсе не нужно приукрашивать ельцинское время – достаточно разобраться с тем, что сделал наследник, на что он претендовал и что вышло.

Большая власть и большие деньги

Диффузная война в стиле «убийство драке не помеха» была, но ее сдерживало в тех же рамках и ельцинское государство. А дальше вопрос полноты и достоверности информации, ее открытости, работы СМИ. Телевизор и сейчас закармливает население кошмарами, порой просто инфернальными, однако считается, что все это не дух времени, как раньше, а черные пятна на розовом и, простите, голубом, на фоне которого Он весь в белом. Эта расчлененка таинственной силой отделена от «невинного» образа правления и идет как новостной документальный довесок к криминальным сериалам (когда-то стрельбу из танков по БД с таким же живым интересом наблюдали дамы с колясками). Есть подозрение, что, если сейчас прилюдно вскрыть преступления путинского периода, связанные с переделом всего, 90-е покажутся тихой гаванью любви и согласия.

Путин совершил другое: он сделал приватизированное государство инструментом передела. Он сам стал участником этой войны, одной из ее сторон, интенсифицировав ее по максимуму, но скрытно. И победил, но не войну, а своих противников в ней как в экономике, так и в политике. При Ельцине большие деньги вмешивались в большую политику – Путин с этим не покончил, а лишь оставил это право за собой, и только за собой.

Путин обеспечил «мир», но оригинальным способом: он загнал дерущихся бульдогов под ковер и там одних передушил, других запугал до диареи. В итоге славной победы образовалась единовременная добыча и регулярная дань. Это позволило купить избранные силовые структуры, политический класс, творческую интеллигенцию, а в итоге и народ, впервые за долгое время вспомнивший вкус минимальных гарантий, «растущих потребностей» и подарков от власти на средства из народного же кармана.

Однако возможен и другой взгляд. Можно считать, что ресурс сырьевого экспорта до этого времени, а именно на момент захвата, вовсе не принадлежал никому. После распада СССР страна на какой-то момент сжалась не до границ РФ, а до условной точки небытия – и тут же начала форсированный бросок внутренней колонизации, о которой проникновенно писали такие мыслители, как Сергей Соловьев, Василий Ключевский и вот сейчас – Александр Эткинд. В этой логике люди, захватившие ресурсы сырьевых продаж, искренне считают, что они не отбирали чужое и общее, а просто подобрали то, что валялось, почти как болтавшуюся под ногами власть. Большие деньги всегда хотят большой власти. Путин решил доказать, что это неправильно: лучше, когда большая власть хочет больших денег.