Клод Ланцман - Шоа

Треблинка в тот период работала на пределе своих возможностей.

На пределе своих возможностей?

На пределе своих возможностей. Это происходило, когда… В те дни вывозили людей из Варшавского гетто. За два дня прибыло целых три состава с тремя, или четырьмя, или пятью тысячами человек, и все из Варшавы. В это же время прибывали составы из Кельце и из других мест. Итак, прибыло три состава, и, поскольку в самом разгаре было наступление на Сталинград, их пока оставили на вокзале. К тому же вагоны в прибывших поездах были французские, из листовой стали.

Таким образом, хотя в Треблинку доставили пять тысяч евреев, три тысячи из них успели умереть в дороге.

Еще не выходя из вагонов?

Да, не выходя из вагонов. Одни вскрывали себе вены, другие умирали сами… К нам поступали полутрупы и полупомешанные. В составах, прибывающих из Кельце и других городов, по крайней мере половина пассажиров умирала по пути в лагерь. Их выгружали здесь, здесь, здесь и здесь. Тысячи тел складывали штабелями, одно на другое…

На рампе?

Да, на рампе. Их складывали, как штабеля дров. Но и тем евреям, которые прибывали живыми, приходилось два дня ждать своей очереди, поскольку газовые камеры не могли справиться с таким объемом работы. В тот период они работали днем и ночью.

Не могли бы вы как можно точнее описать ваше первое впечатление от Треблинки? Как можно точнее. Это очень важно.

Первое впечатление от Треблинки у меня и части моих товарищей было чудовищным. Потому что нам не говорили, как и что… Не говорили, что здесь убивают людей. Об этом не говорили.

Вы не знали?

Нет.

Но это невероятно!

Но это так. Я не хотел туда ехать. Я доказал это во время процесса по моему делу. Мне сказали: «Господин Зухомель, там находятся большие мастерские, где работают портные и сапожники; вы будете за ними присматривать».

Но вы знали, что это лагерь?

Да. Мне было сказано: «Фюрер отдал приказ о действиях по перемещению. Это приказ фюрера».

По перемещению… Действиях по перемещению.

При этом ни разу не прозвучало слово «убивать».

Да, да, понимаю. Месье Зухомель, сейчас мы говорим не о вас, а исключительно о Треблинке. Ваше свидетельство имеет первостепенное значение, ведь вы можете объяснить, что представляла собой Треблинка.

Хорошо, но не упоминайте моего имени.

Да, конечно, я же обещал. Итак, вы приезжаете в Треблинку.

Офицер по фамилии Штади показал нам все, что было в лагере, вплоть до мельчайших деталей… И как раз в тот момент, когда мы проходили мимо газовых камер, двери открылись… и оттуда посыпались тела – как картошка. Конечно, это ошеломило и шокировало нас. Мы вернулись к себе, уселись на наши чемоданы и разревелись, как две старые бабы. Каждый день из числа заключенных выбиралось сто человек, для того чтобы сгребать тела в ямы. Вечером украинцы загоняли их в газовые камеры или расстреливали. Каждый день. Стояла сильная августовская жара. Земля вздыбливалась, как будто по ней шли волны. Из-за газа.

Из-за трупов?

Вообразите себе: ямы глубиною, наверно, шесть-семь метров доверху заполнены трупами. Тонкий слой песка сверху – и жара! Понимаете? Настоящая преисподняя!

Вы сами это видели?

Да. Один раз, в первый день. Нас тошнило, и мы плакали.

Плакали?

Да, плакали. Запах стоял невыносимый.

Невыносимый?

Да, потому что беспрерывно происходила утечка газа. Воняло страшно, за несколько километров было слышно.

Километров?

Да, километров.

Запах чувствовался всюду? Не только в лагере?

Всюду. Из-за ветра. Все зависело от ветра. Ветер разносил вонь. Понимаете? Прибывали все новые и новые составы, а у нас не хватало средств, чтобы обработать всех пассажиров. Эти господа хотели побыстрее очистить Варшавское гетто. А у наших газовых камер была слишком маленькая производственная мощность. Слишком маленькие газовые камеры. Евреям приходилось ждать своей очереди день, два, три дня. Они предчувствовали свою участь. Они предчувствовали. Кто-то, может быть, и сомневался, но многие знали наверняка. Например, некоторые еврейки ночью резали вены своим дочерям, а потом вскрывали вены себе. Другие травили себя ядом. Они слышали шум мотора, выхлопные газы которого поступали в камеры. Это был мотор танка.

В Треблинке использовали только выхлопные газы машин. «Циклон» применялся в Освенциме. Из-за этих задержек Эберль – он был начальником лагеря – позвонил в Люблин. Он сказал: «Так больше продолжаться не может, я так больше не могу.

Нужно приостановить операцию». И как-то ночью к нам прибыл Вирт. Он все осмотрел и скоро уехал. И потом он вернулся с парнями из Белжеца… со специалистами.

И Вирт добился приостановки потока поездов. Он очистил лагерь от скопившихся трупов. То была эпоха старых газовых камер. Люди мерли как мухи, и трупов было столько, что мы не знали, куда их девать, и сваливали прямо у газовых камер, где они оставались по нескольку дней. Под грудой тел образовывалась настоящая клоака – кишащая червями лужа крови вперемешку с дерьмом, глубиною сантиметров в десять. Никто не хотел убирать трупы. Евреи предпочитали расстрел подобной работе.

Предпочитали расстрел?

Это было страшно. Хоронить своих и видеть своими глазами… Когда в руках остаются куски мяса, отделяющиеся от тел… И вот Вирт сам пришел туда с несколькими немцами… и приказал нарезать длинных ремней, которыми обвязывали тела жертв и тащили в ямы.

И кто это делал?

Немцы.

Вирт?

Немцы и евреи.

Немцы и евреи?! Евреи тоже?

Евреи тоже.

Да, но что делали немцы?

Они заставляли евреев работать…

Они их били?

… Или сами принимали участие в расчистке территории.

Кто из немцев этим занимался?

Люди из нашей охраны, которых отобрали для этой задачи.

Это были немцы?

Им пришлось.

Они отдавали приказы?

Они отдавали приказы… Они получали приказы… и отдавали их.

Мне все-таки кажется, что работали евреи.

В подобных случаях немцы не боялись замарать руки.

Филип Мюллер, чешский еврей, бывший узник Освенцима, член зондеркоманды, переживший пять ее ликвидаций

Филип, сколько тебе было лет в тот майский воскресный день 1942 года, когда ты первые оказался в крематории Освенцима-1?

Двадцать. Это случилось в мае, в воскресный день. Мы сидели в подземной камере, в одиннадцатом блоке.

Наше существование держали в тайне. Внезапно появились эсэсовцы и куда-то повели нас по лагерю. Мы вошли в какие-то ворота, и метров через сто, метрах в ста от ворот, внезапно показалось здание, плоское здание с трубой. С задней стороны здания я заметил вход. Я не знал, куда нас ведут; думал, нас собираются казнить. Внезапно у входа, под маленьким фонарем, который находился в самом центре здания, появился молодой унтершарфюрер и заорал: «Сюда, грязные свиньи!» И мы оказались в коридоре. Он погнал нас по этому коридору. Скоро я начал задыхаться от смрада и копоти. Мы продолжали бежать дальше. Через какое-то время я различил очертания двух первых печей. Между ними сновало несколько заключенных из нашего лагеря. Мы попали в главный зал крематория лагеря Освенцим-1. Оттуда нас погнали в другой большой зал. Мы получили приказ снимать одежду с трупов. Я огляделся… вокруг лежали сотни мертвых тел. Они были одеты. Вперемешку с трупами валялись чемоданы, свертки… и почти повсюду – странные сине-фиолетовые кристаллы. Мне все это показалось просто непостижимым. Я был оглушен, будто громом поражен. Я даже не знал, где нахожусь! И как можно за один раз убить столько людей?! Мы уже сняли одежду с нескольких тел, когда поступил приказ заправить печи. Внезапно ко мне бросился один из унтершарфюреров и сказал: «Иди, ты будешь перемешивать трупы!» Но что значит «перемешивать трупы»? Я вошел в зал, где производилась кремация тел. Там находился один из заключенных по имени Фишель, впоследствии ставший начальником бригады. Он посмотрел на меня, и я увидел, как он шурует в печи большой кочергой. И он сказал мне: «Делай как я, если не хочешь, чтобы эсэсов цы тебя убили». И я взял кирку и стал повторять его действия.