Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

В современной России нет субъекта демократических перемен, которые составляют суть и основу модернизации. Эти перемены происходят не выгоды ради, а пользы отечества и человечества для. Чтобы спасти честь, а не имущество; душу, а не комфорт. Последнее дело – связывать надежды на свободу и демократию с чьими-то прагматическими, утилитарными, корыстными устремлениями.

И потому поиск субъекта модернизации России, силы, обладающей потенциалом цивилизованного развития страны, уж точно должен вестись не по классовому признаку. Национальные буржуазии выполняли свою историческую миссию, лишь поднимаясь над классовыми интересами, возглавляя движения всей нации, которые чаще всего вырастали из сопротивления власти, склонной к устроению лишь своих дел. А власть не считает нужным скрывать свое отношение к собственным капиталистам и праву частной собственности, причем подобные заявления делаются теми, кто должен это право защищать. Как сказал председатель Конституционного суда Зорькин,

«миф о том, что, несмотря на сомнительную приватизацию, в стране создан эффективный класс собственников, обрушился вместе с финансовым кризисом». «Кризис – это повод для того, чтобы провести, наконец, инвентаризацию и выявить юридические дефекты приватизационных процессов 1990-х годов», проводившихся по «радикальной неолиберальной матрице». «Век либеральных правовых технологий с экономическим кризисом ушел в прошлое.» 37 37 http://www.kommersant.ru/doc-y.aspx?DocsID=1279521 .

Централизованной национализации эти слова не повлекли, но дело ЮКОСа стало сигналом о дозволенности рейдерства по всей вертикали власти в соответствии со статусом рейдера. Главное – брать по чину.

Что же касается собственников иного уровня, то историческим рубежом стала «ночь длинных ковшей» в Москве, когда были уничтожены сотни объектов среднего и малого бизнеса, законность которых в большинстве своем была подтверждена судебными решениями. Именно тогда, в феврале 2016 года мэр Москвы Сергей Собянин определил отношение власти к праву частной собственности:

«Снос незаконных строений в Москве – наглядный пример того, что в России не продается правда, наследие, история нашей страны. Нельзя прикрываться бумажками о собственности, приобретенными явно жульническим путем. Вернем Москву москвичам. Её скверы, площади, улицы. Открытые, красивые, любимые 38 38 http://www.kommersant.ru/doc/2913254 .»

Надо отдать должное райтерам московского мэра. В этих словах и апелляция к общинному сознанию, и указание на аморальность частной собственности, и главное – непризнание правовых актов, включая решения судов, что были приняты при предшественнике нынешнего мэра. Право собственности должно заново подтверждаться при каждой смене людей во власти. То есть правовая стабильность, столь необходимая для гарантий частной собственности и развития рыночной экономики, в России исключена.

В нынешней общественно-политической системе нет ни устойчивых властных институтов, ни политически и экономически самостоятельных социальных общностей. Апелляция к среднему классу вызывает недоумение, поскольку сами апеллирующие не способны определить его состав и отличительные черты. Имущественные характеристики не тождественны социальным, а говорить о миллионах собственников квартир и приусадебных участков – это уж вообще странно.

Главная ценность среднего класса – политическая и экономическая самостоятельность. И здесь мы сталкиваемся с очередным парадоксом – как можно апеллировать к экономически самостоятельной социальной группе, если в течение нескольких лет проводилась политика уничтожения политической самостоятельности населения? Да и следов поощрения самостоятельности экономической, кроме деклараций, не отмечается. Более того, даже если говорить об имущественных характеристиках, то наблюдается поляризация общества.

При этом следует отметить, что и политическая, и экономическая самостоятельность были потеряны российским населением без особого сопротивления. Население ориентировалось на соучастие в дележе нефтедолларов, будь то прямые бюджетные выплаты, или различные виды частного предпринимательства. Инновационный потенциал средних слоев (назовем их так) весьма сомнителен, и объявлять их креативным классом не следует.

Самым разумным будет признать, что среднего класса в России просто нет. Что термин этот, обозначающий некую во вторую очередь имущественную, а в первую – аксиологическую общность, для которой характерны определенные модели социального поведения и целеполагания, а не способы получения доходов и отношение к собственности, неприменим к современной России.

Но с легендой о среднем классе очень трудно расстаться тем, кто считает себя оппозицией и постоянно пытается доказать, что класс этот заинтересован в демократии и свободном рынке. Мол, он единственная опора демократии, потому что она ему выгодна. И он это понимает, а потому…

Фундаментальная ошибка. Демократия, в отличие от тоталитаризма, рационально не утверждается. Ее преимущества не могут быть логически доказаны, потому что их нет. Демократия либо становится частью личностной самоидентификации, а на этой основе – общественной и национальной идентичности, либо нет. И не мной это придумано.

Не мной открыто и другое. Именно по этой причине демократия несет в себе тоталитарный потенциал. Она рационально уязвима на обыденном уровне. И на более высоких уровнях тоже. Что же до среднего класса, то он был опорой Гитлера, Муссолини, Франко, Пиночета. Наблюдаемое сейчас в России говорит о сознательной политике, направленной на сокращение численности населения за счет социально неперспективных групп, снижение образовательного и культурного уровня, обнищание значительной части населения.

Путин делает все это в интересах своего среднего класса. Не придуманного невежественной, но прогрессивной интеллигенцией, а реального, сложившегося за последние пятнадцать лет вокруг трубы, силовых ведомств, в госкорпорациях, на госслужбе, в медиа. Это все путинский средний класс, тоталитарный.

Неототалитарная, предшествующая нынешней, модель связана с именем Владислава Суркова, занимавшего пост заместителя главы администрации президента, потом переходившего в правительство. Фигура, конечно, демонизированная, интересная, в частности, тем, что персонифицирует континуитет между девяностыми годами и путинским правлением. Неототалитарная модель предполагала общественную консолидацию на основе таких принципов, как суверенная демократия, прагматический патриотизм, карьеризм, консумизм.