Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

Подводя итоги законотворчества за время правления Путина, надо признать, что оно имеет тоталитарный характер, уничтожает дихотомию государство – общество, заменяя его единством власти и социума. Сначала произошла изоляция общества от власти, от участия в принятии решений, а затем, напротив, социум стал вовлекаться в контролируемый властью процесс управления – от участия во внеинституциональном насилии, до привлечения к работе карательных институтов.

Обвинять Абсурдистан в абсурде смешно. Уголовные дела против простых людей, вдруг оказавшихся связанными с политикой, заводятся по принципу – чем абсурднее, тем лучше. Резчиков по дереву оштрафовали за то, что в народных орнаментах была обнаружена свастика 31 31 https://ovdinfo.org/express-news/2016/10/31/uchastnikov-festivalya-oshtrafovali-za-napominayushchie-svastiku-ornamenty . Роскомнадзор заблокировал на просветительском сайте пересказ сатирической публикации 1837 года «Как правильно брать взятки» 32 32 https://meduza.io/news/2016/10/31/sud-postanovil-zablokirovat-na-obrazovatelnom-sayte-arzamas-pereskaz-knigi-o-vzyatkah-1837-goda?utm_source=facebook.com&utm_medium=share_fb&utm_campaign=share . Цель всего этого – внушить людям мысль, что сажают не за что-то, а потому что их хотят посадить и заморачиваться обоснованием не будут – посадят и всё. Это не абсурд, а способ управления. Преступный и подлый. Поэтому и не стоит называть происходящее абсурдом, глупостью и маразмом. Это зло, преступление, подлость. И называть надо зло злом, преступление преступлением, подлость подлостью.

Тоталитарные режимы не нуждаются в поддержке, которая является следствием сознательного выбора человека и гражданина, потому что они не нуждаются ни в гражданине, ни в человеке. Само существование выбора, мысли о его возможности преступны. Социальная опора тоталитарной власти – отсутствие любой силы, на которую можно было бы опереться.

Сейчас в России абсолютное большинство населения счастливо от того, что власть их не только ни к чему не побуждает, но, напротив, просит не делать никаких усилий. Вопросов оно не задает и Путина очень любит. Но этим лояльность режиму не ограничивается.

Во время предвыборных кампаний появилось слово «путинг», обозначающее массовое мероприятие в поддержку власти, организованное по советскому образцу – добровольно-принудительный сбор участников, заранее заготовленные лозунги, отрепетированные овации.

Многие наблюдатели были уверены, что участники путингов после пережитого принуждения и унижения проголосуют против Путина. Произошло совсем другое.

Путин утвердил в России тоталитарную солидарность, восходящую к прежней в ее русском варианте. Люди, требовавшие расстреливать врагов народа в тридцатые и ходившие на более мирные шествия и митинги в более поздние годы, не были столь экзальтированны и искренни, как толпы немцев и итальянцев. Но куда деваться? Они материли советскую власть, но шли. Материли ее, как жена материт вечно пьяного мужа, а муж – тещу, с которой он живет в одной комнате в коммуналке или хрущобе. А вот тех, кто осмеливался жить по-другому даже в самом простом, бытовом смысле по-другому, они искренне ненавидели

Как ненавидели они тех, кто осмеливался выходить на площадь не по разнарядке. И их легко можно было уверить, что эти отщепенцы устраивают свои акции по приказу госдепа и ЦРУ. Или по душевному нездоровью. Ибо только психи и изменники могут отказаться от солидарности униженных, на которой держалась советская власть.

Эту солидарность возродил Путин. Люди, которых свозили на митинги, никогда не признаются себе, что власть обращается с ними, как со скотом. И те, кто пойдет на митинги против путинского всевластия, для них смертные враги. Что нисколько не помешает им ненавидеть и презирать Путина.

Таково следствие унижения, не осознаваемого как унижение – оно оставляет в человеке способность только к ненависти и презрению. Путин и его команда знали, что делали, когда сгоняли людей на путинги. Они были и остаются мастерами низового управления, то есть такого, которое строится на самых низких сторонах человеческой личности и человеческих общностей. Это касается и бизнес-сообщества.

Современная русская буржуазия – при всей условности этого термина в начале XXI века – не является жертвой набега невесть откуда взявшихся кочевников в погонах разных ведомств. Русская буржуазия сама эту систему и создавала. Вместе с товарищами из ведомств.

И это с ней не в первый раз. Ведь она в свое время так и не совершила собственной буржуазной революции, с охотой принимая услуги самодержавных силовиков в решении конфликтов на своих предприятиях и приисках. Она коррумпировала чиновников и великих князей при получении казенных подрядов, толком не понимая, зачем в России все это европейское баловство вроде профсоюзов и парламентов. Она отбирала паспорта при найме на работу. Власть всегда была для нее важнее богатства.

«Велика важность – миллионное дело! Человек без особенного ума, без способностей случайно становится торгашом, потом богачом, торгует изо дня в день, без всякой системы, без цели, не имея даже жадности к деньгам, торгует машинально, и деньги сами идут к нему, а не он к ним. Он всю жизнь сидит у дела и любит его потому только, что может начальствовать над приказчиками, издеваться над покупателями. Он старостой в церкви потому, что там можно начальствовать над певчими и гнуть их в дугу; он попечитель школы потому, что ему нравится сознавать, что учитель – его подчиненный и что он может разыгрывать перед ним начальство. Купец любит не торговать, а начальствовать, и ваш амбар не торговое учреждение, а застенок! Да, для такой торговли, как ваша, нужны приказчики обезличенные, обездоленные, и вы сами приготовляете себе таких, заставляя их с детства кланяться вам в ноги за кусок хлеба, и с детства вы приучаете их к мысли, что вы их благодетели» 33 33 Чехов А. П. Три года // http://az.lib.ru/c/chehow_a_p/text_0090.shtml#02 .

Русской в данном случае следует считать любую буржуазию, принимавшую и принимающую русские условия. Иностранный капитал приходил сюда тоже под защиту самодержавия и за дешевой рабочей силой. Иностранный капитал – опять же, при всей условности этого термина – ныне тоже принимает русские условия. И всегда принимал.

Вся беда русской буржуазии в том, что она сразу стала слишком взрослой, не пережила ни религиозных исканий первых буржуазных революций, ни пафоса Великой французской революции и последовавшего за ней национального возрождения Европы. Вроде бы крови на русской буржуазии много меньше – царя не она убила, красный террор не она проводила. Но вина за тоталитарное развитие России – на ней.

И значительная часть ответственности за нынешнюю тоталитарную реставрацию тоже на ней. Она была и остается слишком прагматичной, слишком приверженной своим представлениям о буржуазности, которые даже классовыми не назовешь.