Валерий Могильницкий - В долине слез. О великих узниках Карлага

Тут же словесный портрет профессора, сделанный начальником следственного отделения, младшим лейтенантом Г.Водоватом. Болезненно воспринял я это описание тюремщика. Чижевского он преподносит сухо, по-канцелярски, без души, как того, видимо, требовали законы «работы» в НКВД. Привожу полностью:

«Рост: высокий (171–180 см); фигура средняя; плечи опущенные; шея короткая; цвет волос: черные с проседью; цвет глаз: голубые; лицо овальное; лоб высокий, скошенный; брови дугообразные; нос большой, толстый; рот малый, губы тонкие; подбородок прямой; уши большие, овальные, мочка уха сросшаяся».

Нет, не таким я представлял себе Чижевского, кумира и любимца людей. Конечно, я отлично понимал, что словесный полицейский портрет сделан для таких же полицейских Берия на случай побега профессора с каторги… Но сердцем своим я не мог его принять. Позже в Карагандинском историко-краеведческом музее мне показали другой снимок Чижевского, сделанный в Караганде где-то в 1958 году, сразу же после реабилитации Александра Леонидовича. На меня смотрел совершенно другой человек – улыбчивый, мягкий, с большими добрыми губами, светлыми веселыми глазами… Да, это Чижевский, именно таким я представлял его себе!

– Нравится? – спросила главный хранитель музея Лидия Григорьевна Коровкина. – Ну тогда я дарю его вам… Смотрите, сколько мучений, издевательств над собой вынес этот человек, а не состарился, не пал духом, как другие… Настоящий был человек!

Анну Александровну Баркову критики назвали «Жанной д’Арк русской поэзии». Такой оценки не удостаивалась даже Анна Ахматова.

В тумане времени пропадают многие заметные звезды, даже самые яркие. Во мгле сталинизма погасло имя Барковой. Но не пропала ее поэзия, хотя в кострах инквизиций сгорели многие стихи Анны, в том числе написанные в пыльных саманных бараках Карлага…

Впервые о поэтессе Барковой я узнал, натолкнувшись в спецархиве при прокуратуре Карагандинской области на ее учетную карточку. Тогда руководитель Центра правовой статистики и информации, полковник Виктор Васильевич Горецкий завел уникальную папку, в которой собирал карточки и дела жертв сталинского террора, политзаключенных – выдающихся ученых, писателей, артистов. К архивной карточке № 91400 Анны Александровны Барковой кто-то прикрепил листочек бумаги со словами: «Она была выше Анны Ахматовой по смелости духа, по дерзости мысли, она не боялась Сталина».

Может быть, так оно и было. Во всяком случае, если Анну Ахматову за опальные стихи только исключили из членов Союза писателей СССР, но не отправили по этапу в Сибирь, то Баркову сразу же упекли в самый тяжелый лагерь НКВД-Карлаг. А мера наказания в то время и была мерой «смелости, мысли дерзаний».

В архивной карточке я прочитал, что Анна Александровна Баркова родилась в 1901 году в городе Иваново-Вознесенске. Образование – среднее, профессия – литератор. С 1919 по 1922 год она трудилась в газете «Рабочий край», судя по всему в отделе писем, вела рубрику «Стихи». Свои материалы печатала под псевдонимом Калика Перехожая.

Ее тянуло в Москву, «логово поэтов». И она уезжает туда без денег, без пропитания с одной поэтической тетрадкой на руках. Валерий Брюсов, увидев ее, высокую, стройную с большими полными губами и красивыми томными глазами, сказал ей:

– Вы покорите всю Москву!

А когда послушал стихи Барковой, то поправился:

– Я ошибся – вы покорите весь мир!

Но Валерий Брюсов не всегда давал точные прогнозы. Хотя в первые годы Аннушка, действительно, легко покорила столицу. Она приглянулась самому Луначарскому, и он написал теплое предисловие к ее первой поэтической книге «Женщина». Она работала в секретариате А.В.Луначарского, даже жила в его кремлевской квартире. Ее приметила Мария Ильинична Ульянова и позвала работать в редакцию газеты «Правда», предоставив ей однокомнатную квартиру…

Была ли она счастлива в то время? Если судить поверхностно, то можно придти к этому выводу. Работа у Луначарского, в «Правде», своя долгожданная квартира в Москве… А на душе почему-то печаль, тоска, переходящие в социальный протест. Натура глубокая, остро воспринимающая несправедливость, она видела вокруг «смертельный холод», темный смрад»… Она первая из поэтов России в открытую заговорила о том «ледяном мраке», который нес с собой сталинизм.

Судя по учетной карточке, Баркову арестовали 26 декабря 1934 года. И только 26 марта 1935 года особым совещанием НКВД СССР ее приговаривают «за контрреволюционную деятельность» к пяти годам лагерей.

Почему же тридцатитрехлетнюю поэтессу делают контрреволюционеркой? Прежде чем Баркову арестовать, чекисты вламываются в ее квартиру № 5 в доме № 50 по улице Герцена, где она жила, делают обыск и конфискуют все ее поэтические блокноты и тетради. Как раз в них они и находят контрреволюционную крамолу и призывы к свержению Сталина… Ну, может, прямо Баркова и не призывает к этому, но ведь намекает так ясно, что дальше некуда!

Следователь во время первого допроса прочитал Анне ее же стихотворение «Командор»:

Прочитал и закричал, стуча кулаками по столу:

– Это вы о ком написали? О нашем любимом вожде? Да вас на костре надо сжечь!

Сколько не оправдывалась Баркова, что командор – образ не конкретный, собирательный, следователь не внимал ее словам.

– Значит, собирательный? Не конкретный? – переспрашивал он. – А это чьи стихи?

И он продекламировал:

И тут Анну прорвало! Неужели поэтам нельзя писать о том, о чем они думают, мыслят, что чувствуют? За что же боролись большевики? Чтобы еще туже, чем при царе, закрывать рты писателям, чтобы раз и навсегда похоронить свободу слова в новых темных, как склепы, казематах? Меняются вывески, лозунги, а суть тоталитаризма остается одна – подавлять личность человека.

Следователь не выдержал – и ударил ее. Она упала на пол, но «архангелы» подняли ее и продолжали бить до тех пор, пока она не потеряла сознание. Когда Баркова пришла в себя, то непроизвольно крикнула, харкая кровью:

– Будьте вы прокляты, сталинисты!

Но ее голос уже никто не услышал. Пока она была в забытьи, ее проволокли по длинному черному коридору и бросили в одиночную ледяную камеру.

Так начались тернии Жанны д’Арк русской поэзии. Более двадцати лет продержали ее в лагерях смерти, но не смогли сломить свободолюбивый дух этой непокорной поэтессы, первой отвергшей великого кормчего. Многие поэты, артисты, певцы в те времена вовсю славили строй, где «так вольно дышит человек», но только не Баркова. Она продолжала и в застенках Гулага настойчиво писать о «мрачном аде», в который погружается Советская страна.