Алексей Толкачев - Рассказы

С помолвкой дело не затянулось. А там — и венчание! Как говорится: «Четыре древка — и под балдахин!»

Декабрь 1936 г. Колыма.

В лагере много всяческих умельцев. Из подручных материалов, из ничего, можно сказать, люди здесь делают самые разные вещи. Из старых автомобильных покрышек получаются дверные петли. Из консервных банок — лампы. Всяческие зажигалки, чернильницы, что украшают столы местного начальства — как, из чего их делают зэка? Делают, «кулибины» лагерные. Что до блатарей, то ремесла и рукоделие, это, вроде как, не по их части, однако же, любой блатной, имея несколько газетных листов, кусок хлеба и огрызок химического карандаша, способен соорудить колоду игральных карт.

Физик-инженер Зайцев тоже был, своего рода, лагерным «кулибиным». Только совсем другого ранга. А точнее сказать, лагерным «левшой» — вроде того тульского Левши, что подковал блоху. Потому что основной специальностью и страстью Зайцева были технологии микроскопические. Попав в лагерь «по нелепому недоразумению», как он говорил, Зайцев, в ожидании освобождения в самое ближайшее время, смотрел на жизнь исключительно позитивно, а лагерные производственные задачи принимал так же близко к сердцу, как некогда свои научные исследования в бытность свою доцентом кафедры физики ленинградского политехнического института. Надо сказать, что ученым Зайцев был из самого передового эшелона, и сам Капица был о нем весьма высокого мнения. Зайцев вел переписку с Капицей и даже с Резерфордом. (Не из лагеря разумеется, а до ареста, до 1934-го года, в годы своей работы на кафедре физики). За эту переписку с Кембриджем Зайцев, собственно, и был объявлен английским шпионом и получил те же пресловутые 10 лет. Ни Капица, ни другие советские физики ничего не смогли сделать в защиту своего коллеги. Что они могли сделать? Капицу и самого-то после его очередного возвращения в СССР в 1934-м году более за границу не выпустили. А с 1945 года, когда вплотную пошли работы по созданию ядерного оружия, Петра Леонидовича и вовсе продержали 8 лет под домашним арестом. Доживи Зайцев до 1945-го года — к созданию ядерного оружия, без сомнения, привлекли бы и его, но Зайцев не дожил.

Здесь же, в лагере, этот рыжий гений творил просто инженерные чудеса! Доверие начальника прииска он завоевал мгновенно, благодаря паре чрезвычайно удачных рацпредложений. Одно касалось оптимизации конструкции устройства тачки, другое — вопросов экономии электроэнергии. Начальник прииска получил премию и благодарность от партийного руководства. И тогда Зайцев посулил ему, что сможет наладить мастерскую по заточке инструмента — такой заточке, которая будет держаться вечно. Но для этого потребуется специальное оборудование. Начальник поверил Зайцеву, и вот, по заказу ученого с материка стало поступать оборудование — микроскопы, генераторы магнитного поля, какие-то холодильные машины, радиолампы и т. д, и т. п. И Зайцев выполнил обещание. Инструменты, заточенные в его мастерской (а правильнее было бы уже сказать: «в лаборатории») повторной заточки не требовали больше уже никогда! Это было выдающееся изобретение, но Зайцев не подавал никаких заявок на его регистрацию. Вероятно, находясь в лагере, он и не смог бы этого сделать. И он ничего не держал в тайне, всем желающим вокруг пытался объяснить принцип своей чудодейственной заточки, да только мало кто мог его понять. Зайцев же говорил о вмешательстве в молекулярную структуру материалов. Говорил, что «вечная заточка» — это ничтожный пустяк по сравнению с тем, чего можно достичь, работая с материей на уровне молекул и атомов. Сетовал на отсутствие оборудования. Однажды в кабинете начальника прииска Зайцев битый час разглагольствовал о какой-то сочиненной им двойной треноге с шестью степенями свободы, которая позволила бы творить с материей настоящие чудеса. Наконец, начальник не выдержал:

— Хватит! Давай мне чертежи этой своей чертовой треноги, чтоб я мог заказать ее на материке, а от подробностей меня избавь!

Когда же ученый в ответ рассмеялся и объяснил, что разговор о треноге — чисто академический, теоретический, а построить ее реально при нынешних технологиях невозможно, начальник рассердился, выгнал рыжего гения из кабинета взашей и пригрозил, что переведет его на общие работы, если тот еще раз вздумает «заряжать туфту» и забивать ему голову чем-то, что не касается практических производственных задач.

Но через неделю после этого Зайцев сообщил начальнику прииска такое… что тот, скрепя сердце и опасаясь оказаться посмешищем, отправил в Москву очередной заказ, составленный Зайцевым. (Оборудование, значившееся в этом заказе, вовсе, казалось, не имело ничего общего с технологиями золотодобычи). А самого Зайцева начальник прииска с тех пор величал не иначе как «Алхимик». Ведь что предложил этот физик-инженер? Чистую средневековую алхимию! «Советские люди, — сказал, — тяжелым героическим трудом в суровых условиях Колымы добывают из недр земли, скованной вечной мерзлотой, крупицы золота, столь нужного для Советского государства. В то время, как теоретическая наука уже сегодня знает, как добывать золото, можно сказать, из воздуха. Или из воды. Или из глины — из чего угодно! Дайте мне оборудование, дайте мне время, и вы станете лучшим золотодобытчиком в стране, в мире, во всей истории человечества!»

Не имея возможности работать с молекулами средствами точечной квантовой механики, Зайцев экспериментировал с тем, что было в его распоряжении: с полями, температурами, излучениями. И добивался результатов, правда, пока побочных, странных, непредсказуемых и для него самого неясных.

Чего стоила хотя бы собака Белянка, что жила у него в лаборатории. Эта собака вот уже полтора года ничего не ела! И чувствовала себя прекрасно. Что с ней сделал Зайцев? Он сам до конца этого не понял. Он проводил с животным эксперименты, безвредные, по его расчетам, для живого организма, ожидая подтверждения некоторых своих гипотез. Но гипотезы не подтвердились, зато собака перестала нуждаться в пище. Конечно, в лагере об этом никто не знал, Зайцев скрывал это явление, иначе — страшно себе представить, что началось бы, узнай об этом люди, когда тут каждый день умирают от голода, от элементарного истощения! Но ведь он же не мог подвергать неисследованным воздействиям живых людей! А однажды Белянка вдруг исчезла. Произошло это на следующую ночь после того, как конвойный застрелил зэка Герасименко «при попытке к побегу».

Группу из трех заключенных конвойный вывел на работу на дальний объект. Герасименко идти не мог. У него не было сил, и он едва плелся. Конвойный сперва подбадривал Герасименко руганью, затем — прикладом по спине. От ударов Герасименко падал и не мог встать.