Алексей Толкачев - Рассказы

— Пристрелю, — пригрозил конвойный.

И в конце концов ему надоело. Прозвучал выстрел, и муки Герасименко на этом закончились. Затем конвойный произвел еще один выстрел, в воздух. По возвращении в лагерь начальству было доложено, что Герасименко пытался бежать и на предупредительный выстрел не среагировал.

Вечером в бараке физик Зайцев сел на своего любимого конька:

— Когда кто-то из нас умирает, возможно, это событие находит отражение в параллельном мире. Или где-нибудь, допустим, на Марсе!

В ту ночь у стен барака до утра выла собака Белянка. А утром куда-то исчезла, и больше никто в лагере ее не видел.

Бывший журналист, доходяга Михайлов завидовал покойному Герасименко. От мертвеца уже никто не будет больше требовать, чтобы он встал и пошел на работу. Его участь теперь проста — две лопаты — и в яму.

Декабрь 1836 г. Кашперов.

Фейга Зализняк была младшей дочерью кантора Лейзера, что пел в малой синагоге. Всего дочерей у кантора было трое, и вопрос их замужества очень даже интересовал родителей, но думали они в этом смысле о двух старших девушках. А с младшей Фейгеле пока еще можно было не спешить. Однако судьба распорядилась иначе. Вот послушайте, какая тут вышла история.

Юноша Генах-Фишл по прозвищу «Иван» — вот в этой истории главный персонаж. Что же это был за юноша, и каково происхождение этого странного прозвища? А был он сыном резника Авром-Изака, который умер, когда Генах-Фишлу не было еще и восьми. Что тут скажешь? «Благославен судия праведный,» — так в таких случаях говорится… Ну а мальчишка, стало быть, рос с тех пор сиротой да ходил в талмудтору — хедер для детей бедноты, что содержался на средства общины. И хоть был паренек таким сорванцом, что еще поискать надо, но в изучении Пятикнижия делал успехи и меламед хвалил его.

Годы шли, и вот уж превратился Генах-Фишл из мальчика в юношу. И однажды — что бы вы думали? Возьми он, да и уедь из Кашперова! Куда? В Бердичев, куда же еще! Продолжать образование. Как уж он там его продолжал, точно не известно, но поговаривали, что учится он (не про наших с вами детей будь сказано!) — то ли в русском уездном училище, то ли даже в гимназии. Как же промышлял себе Генах-Фишл в Бердичеве на кусок хлеба? Брался за любую работу, какая подворачивалась, и даже одно время давал в богатом доме уроки детям, а его за то кормили там обедом.

Словом, уехал парень в Бердичев, и поминай, как звали! Был молодой человек — и нет его. А годы, опять таки, шли себе… Вдруг — гром средь ясного неба, прошлогодний снег на голову — Генах-Фишл снова в Кашперове! Только такой это теперь был Генах-Фишл, что и на еврея не похож! Пейсов нет, борода (которая, согласно возрасту, уже вовсю росла) — укорочена! Как накинулись тут на него все наши добрые жители! «Какой ты еврей?! Подумать только! Что и говорить! Посмотрел бы на тебя твой покойный отец, реб Авром-Изак! Дай мне Б-г такой удачи на ярмарке, какой это был порядочный человек! Ох, увидал бы он тебя сейчас, так уж точно возблагодарил бы всевышнего, за то, что тот забрал его к себе в мир иной, подальше от такого сыночка! У кого ты там в Бердичеве перенял такие манеры? Слыханное ли дело! Да тебя теперь впору Иваном называть, такой ты еврей!» И, как в Писании сказано: «Много об том шумели…»

А звание «Иван» так уж за Генах-Фишлом и осталось навсегда. Как говорится: «И наречен бысть оный муж, отныне и вовеки веков…» Меж тем, планировал юноша на будущий год держать экзамены в университет, а покамест в Кашперове нашел себе занятие — стал помощником у папиросника. Но все это нашей истории касается мало, а вот важная вещь, которую пора уж вам узнать: возник у этого «Ивана» роман с Фейгеле Зализняк. Любовь. Обоюдная!

Но слыханное ли дело! Ведь ее отец — кантор! Духовное лицо! Жена его, дай Б-г, до ста двадцати лет, Зализнячиха — такая набожная женщина, без парика на людях не появляется! А тут — «Иван» с укороченной бородой! Да еще и помощник папиросника! В зятья его?! Нужен такой зять в семье кантора, как одиннадцатая казнь египетская! Отправиться бы лучше этому жениху туда, куда уходит суббота, когда наступает час заката!

Таких примерно слов ожидали наши влюбленные от родителей Фейгеле. Потому и не думали заикаться об официальном сватовстве. Встречаться — и то приходилось тайком. Решено было бежать! Бежать вместе и тайно венчаться! Куда бежать? Как сказано в библии: «На землю, которую я укажу тебе…» То есть, опять таки, в Бердичев. Был у Генах-Фишла и дальнейший какой-то план. Был уж и день побега уговорен.

Ну, надо ли говорить, что всю ночь перед побегом Фейга проплакала и глаз не сомкнула. А под утро, незадолго до рассвета, когда девушка уж одевалась, прямо под окном завыла собака. Что за собака? Почему собака? На дворе кантора собак не держали. Фейга выглянула в окно. Большая белая собака! Сидит, воет, заливается. Вдруг вскочила — и на улицу! К соседнему дому. Слава Б-гу! А то проснулся бы кто! Страшно подумать! Сорвалось бы все дело из-за какой-то глупой собаки!

Интересно, догадаетесь ли вы, если я у вас спрошу: а кто жил в доме, соседствующим с домом кантора? А? Реб Менахем-Гецл, сват, собственной персоной, вот, кто там жил! И вой собаки разбудил таки его. И выглянул Менахем-Гецл в окошко и увидел девушку спешащую по улице, и узнал он в ней младшую дочь своего соседа. И вопросил, растворив окно: «Куда же ты так спешишь, Фейгеле-сердце? Река наша, что ли, загорелась?» Тут, как сказано в Писании: «И возрыдала отроковица…»

В общем, не буду уж вас томить подробностями, но хороший сват — он потому и хороший сват, что умеет уговаривать не только женихов, но и родителей невесты. Что вы думаете? Плохо вы знаете Менахем-Гецла, если полагаете, что он не уговорил кантора отдать младшую дочь за юношу Генах-Фишла, даром что тот «Иван»!

— Конечно, — сказал сват отцу девушки, — Из поросячьего хвоста раввинской шапки не сошьешь, но все ж этот Генах-Фишл не из тех, кому — что книга покаянных молитв, что сборник послеобеденных песнопений — все едино. Из Пятикнижия — так получше меня знает!

О попытке побега сват, конечно, отцу девушки не рассказывал. Это осталось тайной жениха, невесты и свата. Словом, разрешилось все благополучно, по закону Моисея и Израиля. Четыре древка — и под балдахин!

Январь 1937 г. Колыма.

Стояли жуткие морозы. Плевок замерзал на лету, а это значило, что температура ниже 50 градусов. В страшной паре братьев убийц, имена которым Голод и Холод, второй брат стал главным.

Лишь жизни ученого Зайцева ничего не угрожало. Он целыми днями сидел в тепле в своей лаборатории-мастерской и работал, работал. Пайку же получал по нормам передовика — килограмм хлеба ежедневно. «Рыжим везет», — с черной завистью говорили о нем другие заключенные.