Саша Камских - Институт экстремальных проблем

— И не отравлять все вокруг себя… — вздохнула Ирина. — Лучшее доказательство их разумности! Но… Их нет, и я подозреваю, что поспособствовал этому вышеупомянутый гомо сапиенс, а никакие природные напасти, вроде резкого изменения климата, тут ни при чем.

— Климат… — Алексей Петрович задумался. — Нет, одних изменений климата для этого недостаточно, потому что, во-первых, они не одномоментны, а, во-вторых, живые существа очень пластичны и приспосабливаются к новым условиям. Для этого нужно нечто принципиально иное, но что именно – сказать сложно. Мы не знаем, какие явления могли происходить ранее, в эпохи, удаленные от нас на десятки тысяч лет. Что же говорить о миллионах! Изучены далеко не все следы изменений нашей планеты. Лишь в двадцатом веке выяснилось, что ось вращения Земли и ее континенты перемещаются, что магнитные полюса Земли периодически меняют свою полярность, при этом геомагнитное поле на какое-то время совершенно исчезает, в результате чего биосфера попадает под прямую бомбардировку космическими лучами, особенно под прямое облучение частицами с высокой энергией, излучаемыми Солнцем. А если мы не представляем себе, что происходило в прошлом, недостаточно знаем о настоящем Земли, то будущее тем более сложно предсказать, потому что человечество может столкнуться с чем-то, что ни разу не происходило на нашей планете за четыре с лишним миллиарда лет ее существования, совершенно новым и неиспытанным…

— А что это может быть? — спросил Лешка. — Что произойдет такое, чего никогда раньше не происходило? Может ли вообще произойти то, чего никогда раньше не было?

— Такова история природы, один из ее главных законов… — профессор внимательно посмотрел на подростка, глаза которого горели от любопытства. — Вся история мироздания – это не простое повторение. Простите старика, который привык строить свои доводы на материалистической основе, но никуда не денешься от перехода количественных изменений в качественные. Количественные накапливаются, превышая своеобразную критическую массу, — и появляется нечто совершенно новое! Посмотрим на историю возникновения жизни на Земле. Внутри Солнечной системы рождаются десять планет. Внешние планеты-гиганты мы отбрасываем, Меркурий тоже – его орбита расположена слишком близко к Солнцу, остаются три: Марс, Земля и Венера. Величина их различается не сильно, механизм возникновения, состав коры и первоначальной атмосферы тоже, по-видимому, одинаковы, и вот на одной из них возникла жизнь – явление, которое ни одна из планет в своем прошлом не испытывала. Каким же образом? Можно предположить, что сначала из неорганических соединений образовались простые органические молекулы, они усложнялись, и в какой-то момент у них появилась способность воспроизводить самих себя, что является основным признаком жизни.

— А если эта жизнь возникла не сама по себе? Может, ее кто-то специально занес на Землю? — продолжал свои расспросы Лешка. — Какой-то разум, который решил провести опыт по зарождению жизни на подходящей для этого планете, которой случайно оказалась Земля? Но если этот разум, например, кристаллический, не имел представления о белковой жизни, не знал, что это такое, разве он мог ее создать? Значит, где-то он уже встречал ее, и действовал, основываясь на имеющемся у него знании, а само по себе усложнение органических молекул не могло привести к зарождению живых существ, для этого нужен внешний толчок.

— Ты выступаешь за отмену одного из постулатов диалектики? — заинтересовался Алексей Петрович. — Весьма, весьма смело!

— Я не собираюсь ничего отменять, я просто хочу сказать, что этот закон может и не сработать, а может оказаться и совсем ни при чем! — ничуть не смутился Алешка.

Сергей удивленно слушал сына, свободно обсуждавшего вопросы, о которых он сам имел более чем смутное представление, основанное на обрывочных воспоминаниях когда-то давно пройденного в школе. Томский обратил внимание на то, что Лешкины высказывания никому не показались неуместными или неумными, да и научной терминологией тот, судя по всему, владел совсем не плохо. «Ириша, похоже, права в том, что парень-то у меня вовсе не глуп, — одобрительно думал он, — и, главное, смел – я в его возрасте вряд ли полез бы рассуждать о высоких материях в присутствии трех кандидатов наук, а он спорит, причем не по-детски, отстаивает свою точку зрения. Где и когда Леха нахватался таких знаний? Впрочем, это неважно, потому что был бы интерес, а уж информацию найти в том же интернете – не проблема, да и Ириша на любой его вопрос ответить может. А вот я, оказывается, мало знаю о его увлечениях; со мной он на такие темы не говорит, скажет, что уроки сделал, — я и не лезу дальше».

А Алешка в этот момент спорил с Ириной и Ингой, причем тема для спора была довольно специфической: можно ли считать ли вирусы, которые способны размножаться, но у которых нет обмена веществ, живыми организмами. В пылу азарта он, возможно, сам того не замечая, несколько раз назвал Ирину «мама Ира». Томский заметил, как вздрогнула она, услышав это обращение, а в синих глазах появилась такая благодарная нежность, смешанная с легким смущением, что у него сжалось сердце. Сергей понял, что Ира, наверное, не раз думала о том, что никогда в жизни не услышит в свой адрес обращения: «Мама…»

Поздним вечером, после обильного ужина и чаепития на террасе под открытым небом, откуда, правда, людей через непродолжительное время выжили комары, когда все разошлись по комнатам укладываться спать, Сергей приостановился в гостиной возле догоравшего камина, да так и не смог сдвинуться с места, заворожившись зрелищем угасавшего огня, углей, подернутых сизым пеплом, под которым пробегали оранжевые искры. Полупрозрачная струйка дыма, закручиваясь спиралью, послушно убегала в дымоход. Как этот мирный, прирученный, домашний огонь не походил на бушующую стихию, с которой Томский боролся прошлым летом! Он не сжигал, а мягко согревал, не уничтожал, а, наоборот, был созидателем, в первую очередь, домашнего уюта.

Лешка, оказывается, тоже не ушел спать. Он сидел прямо на полу перед камином и, не мигая, смотрел на почти погасший огонь. Сергей устроился рядом и подумал о том, что почти у каждого человека есть эта генетическая тяга к огню как к защитнику и кормильцу. «Пережиток пещерной эпохи, но какой замечательный пережиток! Практически накакой пользы, зато сколько удовольствия! Перед батареей центрального отопления не посидишь, не погрезишь, любуясь языками пламени», — он взглянул на сына. Тот сидел, мечтательно улыбался и не отрывал глаз от рдевших в камине угольков, вспоминая ошеломивший его рассказ Алексея Петровича, который, показывая гостям бездонное ночное небо, обрушил на их головы массу поразительной информации.