Саша Камских - Институт экстремальных проблем

— Что ты задумал? — все еще с угрозой в голосе, но отпуская парня, спросил Илья.

— Не я… — Андрей радостно улыбнулся.

«Совсем тронулся пацан…» – промелькнуло в голове спасателя, а Рябов улыбнулся еще шире, более того, его глаза засветились экстатическим восторгом:

— Господь вразумил… Услышал наши молитвы… Ангел светлый… Чудо, великое чудо… Нужно молиться, как можешь, как умеешь, сердцем молиться… Что сердце твое попросит, то и сбудется…

Бессвязные слова Андрея помогли оформиться мыслям, давно бродившим в голове спасателя. Он безрадостно посмотрел на Рябова и оставил его одного в коридоре, напоследок бросив: «Попробую…»

Мария Львовна Вольфсон схватилась за сердце, когда, открыв дверь после такого короткого звонка, что она усомнилась, не послышался ли ей резкий звук, увидела на пороге старшего сына. Илья не появлялся в родном доме уже больше десяти лет, изредка общаясь только с младшей сестрой – семнадцатилетней Аней, и должно было произойти нечто чрезвычайное, чтобы он решил прийти к родителям. Даже о женитьбе и рождении у него сыновей родители узнали из SMS-ки, отправленной сестре.

— Здравствуй, мама, — на лице Ильи не было ни намека на улыбку. — Ты одна дома?

Мария Львовна машинально кивнула, пораженно всматриваясь в ставшее почти неузнаваемым за прошедшие годы лицо сына. Он ушел из дома двадцатилетним юношей, почти подростком, больше всего в жизни любившим музыку и цветы, сам хрупкостью своей напоминавший росток, только что пробившийся из-под земли. Потом Мария Львовна всего несколько раз видела своего Илюшу и тайком от семьи смотрела кассету с фильмом, где он снимался. Материнское сердце смирилось с недружелюбным отношением Ильи к родным, но всегда надеялось, что когда-нибудь он перестанет держать на них зло, простив за совершенный над ним еще в детстве обряд. На сюжет Мария Львовна совершенно не обращала внимания, жадно ловя каждое появление сына в кадре, любуясь его мощной фигурой, гордой посадкой головы, веселой злостью в глазах и отмечая с радостью, каким представительным мужчиной тот стал.

Порог квартиры переступил человек лет пятидесяти, ссутулившийся от навалившейся на него какой-то большой беды. Можно было предположить лишь одно – он потерял дорогого ему человека.

— Илюша, что случилось? — Мария Львовна заподозрила самое ужасное.

— Светлане плохо.

— Светлане?! Какой Светлане? — Мария Львовна ничего не поняла. Она знала, что у Ильи было немало девушек, но знала и то, что, когда у сына появилась Наиля, тот забыл обо всех прежних подружках, а после рождения детей стал образцовым семьянином. — Кто она такая?

— Друг, — коротко ответил Илья. — Даже больше… Я любил ее, люблю до сих пор…

— А как же?.. — поразилась Мария Львовна.

— Жена? Дети? Я счастлив оттого, что они у меня есть, но если бы не Светлана, то не было бы ничего – ни Наили, ни мальчишек… Ничего… Меня самого, наверное, не было бы… Я не знаю, как тебе объяснить… Это даже не любовь, это преклонение перед идеалом, возвышенным и неприкосновенным, перед… Не знаю, наверное, истово верующие католики так почитают Деву Марию… Что, мама, считаешь, я кощунствую? — горько усмехнулся Илья, заметив протест в материнских глазах.

— Нет, Илюша.

«Да я бы заложил бы душу дьяволу, если б знал, что он поможет», — чуть не вырвалось у Ильи.

— Что с этой девушкой? — тихо спросила Мария Львовна, до глубины души пораженная степенью отчаяния сына.

— Она спасла от смерти нашего товарища. Рак мозга… А у него – мальчишка на месяц старше моих. Света вылечила его. Вадима парализовало после травмы, а теперь он может ходить. Это тоже сделала Света, но сил она отдала слишком много. Это даже не кома, а вообще непонятно что. Врачи делают все возможное, но… — Илья развел руками.

— Что же делать? — Мария Львовна расстроилась до слез. — Чем мы можем помочь?

— Где сейчас дядя Марк? Все еще в Торонто?

— Нет, он дома, их оркестр уже вернулся в Иерусалим.

— Ты можешь позвонить ему? Я никогда не попросил бы ни о чем для себя, но для… — Илья с отчаянием посмотрел на мать. — Пусть он дойдет до Стены Плача и оставит там записку, всего три слова: «Пусть Света проснется». Да, я ни во что и ни в кого никогда не верил, но сейчас я готов пойти на что угодно, только бы помочь ей, готов молиться и в синагоге, и в православном храме, и в мечети, но я слышал как-то давно, еще в детстве, что тот, кто молится в Иерусалиме перед Стеной Плача – это как если бы он молился пред Троном Славы, потому что там расположены врата рая, открытые, чтобы Создатель мог слышать все молитвы, — тихо произнес он.

— Я позвоню ему, Илюша, прямо сейчас, — пообещала Мария Львовна, — и тоже попрошу здоровья для этой девушки. Ты тоже помолись, как можешь. Искренняя молитва будет услышана…

Дениса, Гену и Игоря в Белом Логу ждало разочарование – кроме Ириных родителей, решивших привезти Иру с новорожденной дочкой на дачу и затеявших по этому случаю генеральную уборку, там никого не было. Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович удивились, увидев сына с компанией, бросавшей на того отнюдь не ласковые взгляды, и поразились еще больше, когда их начали расспрашивать о Вадиме и Свете.

— Мы надеялись, что они приедут, когда Иришу с дочкой выпишут… — растерялся от неожиданных вопросов Владислав Михайлович. — Если бы они решили приехать раньше, то позвонили бы.

— Максик, с ними ничего не произошло? — встревожилась Вера Дмитриевна.

— Не-а, — мотнул головой Максим и ухмыльнулся: — Тут кое у кого нервы не в порядке.

— Поехали назад, — необыкновенно хмурый Денис подтолкнул его к машине. — Максик…

Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович недоуменно переглянулись:

— Максим, что случилось?

— Все в порядке, — бросил через плечо Максим, успокаивая родителей, — встретимся у Ирки. Я еще позвоню.

— В порядке, — сердито буркнул Зорин и снова толкнул Максима.

— Кончай! Я боюсь щекотки! — хихикнул тот и полез в машину.

— Слушай, ну ты и сволочь! — не выдержал Генка, когда они выехали из дачного поселка. — Какого лешего ты морочил нас? Сколько времени мы потеряли!

— А я разве говорил, что Вадим со Светой здесь? — наигранно удивился Максим. — Вы, не знаю с чего, сами так решили, ну а я, видя численное превосходство, благоразумно решил не сопротивляться и не разубеждать вас. Скромность, знаете ли, — он простодушно улыбнулся, — лучше геройства.

— Живая собака лучше мертвого льва? — мрачно спросил молчавший до сих пор Игорь.

— Вот именно, дорогуша! — возликовал Устюгов.

— Если со Светланой или Димычем что-нибудь случится, то я из тебя сделаю мертвую собаку, — зло глядя на него, пообещал Середкин, — причем такую, что не сгодится даже на мыло. Мне пó…, что ты мент.