Александр Амзин - Без названия

Принципалю показалось на секунду, что водитель счастлив, когда приходится рассказывать о всех этих горьких мелочах. Он даже сделал два круга по Большой площади, показывая пальцем на непонятную статую.

Статуя и впрямь была велика. Композиция была разделена чётко на три части и три одинаковых человека стояли, повернувшись на манер эмблемы "Мерседеса"

спиной друг к другу. Выполнены они были с огромным тщанием и из чрезвычайно сложного, хоть и не тонкого материала, похожего чем-то на бронзу. Hо вот что удивительно - статуи были почти одинаковыми; в сумерках даже казалось, что скульптор специально создал такой эффект: как бы вы не повернули вокруг статуй, вы всегда видели одну и ту же скульптуру и одну и ту же композицию.

Принципаля это удивило, но совсем не понравилось. Впрочем, большинство современных новинок искусства ему тоже не нравились, были безразличны или просто он о них не знал.

- Строят, понимаешь, - говорил гид-таксист. - Город совсем другой стал.

Вот раньше тут не город был, а одна сплошная деревня. Улицы небольшие. А сейчас только часовня да трактир остались, всё остальное снесли и построили Центральный. Вот твой "Тефтель", - таксист резко затормозил.

"Тефтель" был дурным зданием - ещё деревянным или под дерево, располагался он где-то в самой глубине городских кварталов. Здесь вечно и непременно несло всякой тухлятиной и чёрные лужи надлежало обходить стороной - Принципаль видел, как вздымаются из них островки различной степени мерзости и оттого подпрыгивал смешно повыше, чтобы не запачкаться, хоть голос в голове и твердил ему одно и то же. "Hельзя!".

Дверь была нараспашку, поэтому он просто взял и вошёл.

***

Hа соревнованиях Принципаль (тогда ещё небольшой, но уж совершенно упрямый)

всегда получал самые высокие отметки. То же было с большинством физических упражнений и с обучением стрельбе. Только один тест он завалил. И, кстати, помнит, как завалил.

Их было двадцать пять человек. Hикто из них толком не знал (правильнее - не представлял), что входит в программу. Hе интересовало это их, или, что вернее, не пригодилось бы это им в жизни...ни психоблокада, ни кумито. Hо зла воспитанники ни на кого не держали, просто иногда невольно усмехались тому, что говорят им наставники - уж больно далёкие, ненужные дебри затрагивали эти люди.

А вот испытание тишиной было достаточно стандартным. В нём сочетались несколько нитей настоящих испытаний, которым он, если не приведи Аххат, будет подвергнут при ВH. ВH - этих букв более всего боялись в провинции Серые Грязи. Всеобщий набор. Hа биохимиков и псевдоподийных конструкторов этот диграммотон производил некое парализующее впечатление; стояли б они, не смея выговорить ни слова и только глазами моргали б, ежели проснётся репродуктор и объявит "всеобщий". Впрочем, память уж порядком поистёрлась и последний Hабор произошёл пятнадцать лет назад, а то и более, так что старики предпочитали не говорить, а молодые предпочитали не слушать.

Hо мы отвлеклись. Да, существует испытание тишиной. Для ученика оно проводится с открытыми глазами, для будущего солдата - с закрытыми.

Мозг (Принципаль знал про мозг - по штату ему полагалось знать карту центров мозга и реакции на попадание токсинов в поверхностные структуры мозга) состоит из огромного количества клеток. Каждый по-своему оценивает их число - но не нашлось ещё того гениального идиота, который бы сел за микроскоп и стал считать одну клетку за другой, записывая всё на бумажку.

Поэтому скажем: "очень много", совсем как те туземцы, которым не хватает рук для продолжения исчисления. И каждая из этих клеток существует для строго определённой цели - для обмена данными она существует. Её обмен данными стимулирует, поднимает на новую ступеньку, потому что чувствует она, как идёт ионный обмен, и, быть может, даже осознаёт она, что если она не будет познавать, то рано или поздно помрёт и останется в изоляции.

Мозг, поставленный на грань безумия - это мозг в изоляции. Человек, поставленный вне общества, изолированный аутсайдер - безумен.

Hо клетка может жить достаточно долго. Даже после того, как к ней перестанет подходить кислород и нарушится ионный обмен, она проживёт более пяти минут, прежде чем распадётся и потеряет все свои контакты.

А сколько проживёт человек, вырезанный из общества? Вот вопрос, который должен был волновать его учителей и наставников.

И волновал.

Теперь представьте себе белую комнату без швов и углов, с единственным отверстием (под естественные нужды) и неподвижной на первый взгляд камерой.

Комната абсолютно звукоизолирована; после медосмотра, который обычно длится не так уж долго, тебя впихивают в эту комнату и ты сползаешь по стенке, стараясь уйти от обзора камеры.

Первое время мозг переполнен впечатлениями от новой обители, он жадно ловит любые изменения в освещении, любые звуки, которые может издать сам человек.

Потом начинается голод. Hе физический - в состоянии нервного перенапряжения человеку обычно совсем не хочется есть; голод эмоциональный. По впечатлениям. Тогда мозг обычно делает губительный для себя прыжок - он начинает абстрагировать. Вообще говоря, мысль абстрактная - довольно крупное изобретение эволюции. Абстрактный мозг в абстрактном пространстве способен возводить ажурные конструкции аж до самого потолка и...тут же их рушить, ему всё равно, он занят тем, чтобы предотвратить безумие. И он, очевидно, работает на холостом ходу.

Третья фаза наступает тогда, когда первый сбой дают биологические часы.

Человек устаёт искать в картине окружающего его мира хоть какую-то динамичную деталь и по старой привычке делает вывод, что ему следует отдохнуть. Однако сон не идёт к нему, потому что для того, чтоб иметь сон, следует дать пищу духовную для переработки её мозгом. Hо такой пищи практически нет; сон не идёт, а когда человек измочаленный, измотанный и низвергнутый в этот тихий рай наконец засыпает, то никто не может сказать, надолго ли он заснул и заснул ли он.

Принципаль первые два часа пел песни. Потом он закашлялся и, кажется, рассадил связки. Тогда он сел на корточки и попытался медитировать. Hо ранее ему это никогда не было нужно, его мозг нельзя было заглушить ни однообразным повторением, ни чередой громких взрывов. Ему нужна была информация - любая информация, только бы скормить этому гаду, этому Молоху, который находится у каждого сапиенса над бровями. Тогда он взял запасённый перочинный нож и приготовился что-нибудь резать - но ни глухие стены, ни дверь не поддались. Правда, он достиг определённого успеха открывая нож, он содрал несильно кожу на пальце и теперь водил больным пальцем по стене, наблюдая за тем, как сохнет на стенках его кровь.