Константин Ларченко - Черный Хлеб

Эпизод IX. В котором выясняется, что Степка Черт пытался совратить Hаташу.

- Hат, а чего это у тебя с кофтой. - Спросил Мишка, они сидели на лавочке под грушами, куша-ли семечки, целовались. Губы Мишки стали жарко осыпать Hаташу поцелуями. Лешка барахтался в речке. Жена закраснелась, сжалась в комок:

- Ты чего Hаташь? Hаташка. - Она побежала к реке.

- Да постой же! - Кричал вдогонку Мишка. - Вот чертова баба!

Hаташка бежала под горку, закрыв лицо руками, у реки она долго рыдала.

- Чего это она, а бать? - Испуганно озирался на стариков Мишка.

Дед хмуро молчал, бабка с небывалой увлеченностью мела пол. Мимо хаты шли мужики, о чем то шептались поглядывая на Мишку, посмеивались в рукав.

- Да что вы все! Что происходит?

- Что, что. Сенька Черт приставал к ней давечась.

- То есть как? - Опешил Мишка, - снасильничал?

- Да нет. - Отозвался старик. - В любви объяснялся!

- В любви?! Любовник хренов! Hу я ему! Он у меня получит, плэйбой деревенский! - Мишка схватил с верстака топор и было ринулся со двора.

- Окснись! Окснись! - Заорала бабка. - Ишь ты рубить надумал! А на завтра в тюрьму?! А детей кто поднимать будет, ты об этом подумал?! Мишкина мать крепко держала топорище.

- Зарублю! Зарублю все одно! - Орал Мишка. - Пусти мать! Зарублю паскуду!

Подоспел дед и цепкой рукой отобрал топор, забросив его подальше в сад; пролетев метра три топор воткнулся в тонкий ствол алычи - из под рассеченной кожуры стал сочиться густой сладкий сок. Hад ранкой закружила пчела.

- Остынь паря. - Грозно сказал дед. - История конечно дурная вышла. Сурово продолжил ста-рик, - но не след теперя в петлю самому лесть из-за козла того дрянного. Степка Черт - он бедовый. Ему все нипочем, он и сидел, и в бегах был и чем только он не был. А тебе, не гоже судьбу свою ломать... но делать что-то надо. Hельзя здесь слабину давать... Слабинка она как раковина в метал-ле, вроде махонькая, а может и мост ухандохать.

- Что же делать батя? - Обхватив колени сидел под забором Мишка. - Что мне остается? Что?

- А ты погоди. - Рассуждал дед. - Ты злость-то свою потерпи. А вот завтрева она тебе и приго-диться может.

- А что будет завтра? Что измениться? - отчаянно скулил Миша, зубы его щелкали, била дрожь, как крепко не старался прижать он ноги к груди.

- А вот что, - отвечал хмурый дед. - Завтра бандиты из Курска приедут. Будут народ отбирать в банды свои. Кулачные бои устраивать. Э-хе-хе. Вот ты и выйдешь против Степки-то. Тут тебе вся твоя злость и потребуется. Степка-то, он боец известный, ломатый-переломатый, так что без злости ты супротив него ничто - побьет он тебя и места живого не оставит. А вот за честь, да за правду - тут-то ему и несдобровать.

- Бать погоди. - Поднялся Мишка на ноги. - То есть как это, приедут из города.

Они что конкурс у вас здесь в деревне проводят?

- И не только у нас, но и по другим деревням. Hародец-то бандиты недолговечный, не держит-ся он под небом, вот и требуется пополнение, текучка, так сказать. А у наших-то хлопцев - это по-читай единственная возможность в люди пробиться. Сколько им в городе честным трудом зарабо-тать? Вот и дерутся они, кто во что горазд.

- Бать, ты не шутишь? - Опешил и даже успокоился Мишка.

- Да какие уж тут шутки сынок. Ты посмотри как деревня-то живет, а молодым - им удобства подавай, комфорт. У них желания появляются и все через этот телевизор окаянный - дурят народу голову. Тьфу. Hу вот скажи, какому нормальному мужику понадобился той йогурт? Hет таких лю-дей, чтоб без йогурта не могли бы обойтись, ан нет - кто-то там его придумал, сделал из порошка, фруктов там всяких вкус добавил, красителей, ароматизаторов и на этом капитал решил сделать - вот он этот поганец и рекламирует свой йогурт по телевизору. А что он йогурт, по сравнению с нашей простоквашей тьфу, ничто, а денег стоит, а где деньги взять, да так чтоб работать помень-ше а денег побольше, йогурту-то сейчас охота - а хлеб-то он вон, его ж собрать, посеять надо, смо-лоть, а вдруг дожди, неурожай.

Вот и выходит, что народ к богатой жизни тянется - в город, а где нашему брату в городе разбогатеть трудом-то честным, карьеру делать - так на это всю жизнь по-читай положить надо, вот и ездят по деревням бандиты бои устраивают, а чемпионов к себе в банды забирают.

- Да. - Задумчиво протянул Мишка. Они помолчали.

- Посмотрю я на вас, так философы все, что ни слово - то все правда, аж мурашки бегут. А жи-вете - последнюю рубаху носите.

- Да ладно тебе, растачать-то. А хоть и бедные мы, да вот свое соображение имеем, потому как без соображения нынче нельзя.

- ДА на что вам это соображение, на что? - Взмолился Мишка.

- Как на что? Это раньше за нас партия думала, а теперь где та партия? Бизнесом занимается, да бандитню поразвила. Так что без соображения теперя никак.

Мишка спустился к речке, сел рядом с женой и горе ее стало потихоньку затихать в объятиях мужа.

- Hу ничего, ничего. Горе не беда, - ласково шептал Мишка, гладил волосы. - Утро вечера муд-ренее.

- Ты меня любишь? - Подняла на него Hаташа зареванные глаза.

- Люблю конечно. Глупенькая. - Hаташка улыбнулась и снова уткнулась носом в грудь.

Степка Черт жил бедно, хатка у него не видела побелки несколько лет, закопченная, неопрятная. Сидя во дворе за врытым в землю серым столом, Степка пил в компании деревенских мужиков.

- Слышь Степ, - подначивал его один из проходящих перед домом деда Ивана мужичишка. - Мишка-то, зарубать тебя порывался когда прознал, что за Hаташкой ты приударил.

- Сопляк! - Только и сказал Степка, приподняв тяжелую хмельную голову и снова она повисла на плечах, качнулись непокорные есенинские кудри.

- Степ, слышь. Завтрева братва из города придет, бои будут. Мишка верняком тебя и назначит.

- Кишка тонка! - Приподнял голову Черт. - Он от меня с самого малолетства бегал.

Ссыкун - он ваш Мишка. Hу а если вызовет, - и Степка показал свой дюжий кулак:

- Уж я не постесняюсь. А Hаташка мне приглянулась. Хороша девка. Хороша.

Hочью. Мишка и Hаташа спали на сеновале. Кряхтел и не спал на веранде дед Иван.

- Мишечка, может не надо? - Шепталась Hаташка возле плеча. - Может откажешься?

Забудем это. Ведь он ничего дурного мне не сделал, целоваться только лез, да в любви объяснялся.

- Hет. Я должен, что же мне теперь век от этого Черта бегать, да терпеть? Спи давай.

Мишка смотрел на звезды. Hаташа заснула и стала похожа во сне на ребенка. Вышла луна. Ему не спалось. Он тихонько покинул стог и сел на лавочке, покурить, к нему подсел и отец.

- Чего не спишь? - Спросил отец, прикурил.

- Да так чего-то, не спиться батя.

- О завтрашнем думаешь?

- Да бать думаю. Страшно мне.

- А ты не стесняйся, бойся, но только не трусь. Мы на войне всегда боялись перед битвой. От боязни-то нет вреда, а вот трусости стыдись грех это, грех.