Шарон Меркато - Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении

Больница приняла новых больных, и в столовой почти не осталось свободных мест. Времена раздумчивых завтраков наедине с собой прошли. Ариан всегда бросает свой поднос на стол напротив меня, и мы молча едим. Меня совсем не угнетает наше молчание.

Иногда к нам присоединяется Дебра. Я стараюсь не смотреть на ее зашитые запястья, но мой взгляд невольно тянется к ним, Дебра стройная, красивая и, на мой взгляд, очень приятная женщина. Я не представляю, что может произойти в жизни человека, чтобы он захотел умереть; серьезное настолько, чтобы человек перестал надеяться обрести на земле счастье для себя. Ощущая мою заинтересованность, Дебра рассказала мне свою историю.

Она замужем и счастлива в браке, имеет двух взлелеянных и чрезвычайно добрых детей, удобный большой дом, мужа, который по поводу и без повода дарит ей цветы. Хорошо наряженная, с замечательной прической, своей открытой искренней душой она влечет людей. Дети ее ходят в школу, а сама она работает частной модисткой. Дебра моделирует свадебные платья и фраки, это ей чрезвычайно нравится. Ей не надо ежедневно просыпаться рано утром и принуждать себя идти на ненавистную работу. Она искренне любит свое дело.

Несколько раз я видела мужа Дебры, который посещает ее каждый день. Он обнимает и целует ее с пылкой страстью: уста, щеки, глаза и уши. Они женаты уже 10 лет, но их любовь еще до сих пор жива, трепетна и трогательно романтична. Когда я смотрю на них, ощущаю себя совсем одинокой.

В самом деле, жизни Дебры можно позавидовать, но она страдает от навязчивой идеи самоубийства. Почему? Она сама не знает. Дебра рассказывает, что может готовить завтрак или восторженно работать над новой моделью, но мысль убить себя не оставляет ее. Совсем недавно, готовя на кухне обед, где ее дети смеялись из каких-то случаев своей школьной жизни, Дебра спокойно поднялась по ступенькам, которые велели к ванной, закрыла двери и перерезала запястье, стараясь вскрыть вены. Врачи считают, что причиной болезни стал какой-либо травмирующий психику случай, но Дебра не помнит ничего, что могло послужить причиной подобных последствий. Она уже несколько раз пробовала покончить жизнь самоубийством; ей кажется, что в ее мозге действует какой-то ошибочный механизм, который посылает неправильные импульсы. Дебра живет в постоянном страхе, что однажды ее попытка сработает и она никогда уже не увидит своего любимого мужа и семью.

Я должна убежать. Уже слишком много я здесь увидела: слишком много грусти, слишком много людей с психическими травмами. План бегства уже разработан. Обычную одежду я получу не скоро, но я всегда могу ее одолжить. Это можно расценивать и как кражу, поскольку я собираюсь просто взять одежду без согласия ее владельца. Но я обещаю возвратить все и честно возвращу.

Каждый вечер проходит встреча анонимных алкоголиков, которую посещает многие люди. Староста группы открывает комнату и больные расписываются в специальном журнале, чтобы подтвердить свое присутствие. Потом все расходятся. Я планирую затесаться в эту группу и выйти за пределы больницы незамеченной. Надо будет выбрать вечер, когда в комнате не будет никого из врачей, это случается время от времени. Единственным настоящим препятствием может стать Поль.

Поль — четырнадцатилетний мальчик, которому я пришлась по душе и который всюду меня преследует. Я сказала ему, что достаточно стара для того, чтобы быть его матерью. Он говорит, что любит взрослых женщин. Наряженная в изношенный голубой халат, без макияжа, с растрепанными волосами, я отвечаю ему, что есть много более красивых женщин. Он отвечает, что ему нравится естественный вид. Стараясь испугать его, я говорю, что меня держат в больнице потому, что я буйный лунатик. Мальчик говорит, что ему импонирует моя откровенность. С неразвитым телом и неуклюжей фигурой подростка, Поль — алкоголик. Он пьет с восьми лет.

Одежда Ариан была кое-где узкой для меня, но лучшего варианта не было. Одетая в синие джинсы и хлопчатобумажную блузку, я смешалась с группой алкоголиков, не замеченная даже Полем, который шел шагах в десяти впереди. Я тихо молилась, чтобы он не оглянулся и не увидел меня, потому что тогда бы все пропало.

Группа подошла к лифту и остановилась возле дверей. Когда они начали садиться в лифт, Поль осмотрелся кругом. Я видела, как меняется выражение его лица по мере того, как он узнает меня. Я бросилась к ступенькам.

— Эй! Я не узнал тебя в этой одежде! — закричал Поль.

Я уже была в дверях, когда до меня долетели эти слова. Я собрала все свои силы, чтобы выглядеть спокойно и уверенно, спускаясь по ступенькам, которым велели на волю. Приближаясь к цели, я все ускоряла шаги, пока не остановилась в свете солнечного сияния, от яркости которого у меня перехватило дыхание.

Я остановилась на минутку, увлекшись всем тем, что меня окружало. Благоговейные чувства вызвала у меня ровно подстриженная зеленая трава, сияющий асфальт, молодые деревья, — все, чего я не замечала раньше. Автомобили на стоянке поражали своими яркими цветами: красным, синим и зеленым; солнце играло на их металлической поверхности. Все было как в сказке.

Я подняла голову и увидела в небе лицо своего друга. Тучка улыбалась и подмигивала мне, обещая, что все будет хорошо.

Преисполненная чувств, я проплыла над больничной стоянкой автомобилей; мои ноги, будто ноги танцора, двигались в такт с вибрациями земли, воздуха и космоса. Мне хотелось подпрыгнуть и ударить каблуком об каблук, как в одном мюзикле на Бродвее. Но, подумав, что такое поведение может разоблачить меня, я сдержалась. Я пробиралась между припаркованными автомобилями, яркими и равнодушными ко всему. Я ощущала вкус свободы на устах, которые сами собой сложились в улыбку. Я хотела прижать все, что было передо мною, со всей страстью, на которую только была способна.

Я дошла до перекрестка, остановилась. Машины двигались так быстро, что их цвета сливались, и перекресток напоминал палитру художника. Меня тянуло войти в нее, чтобы стать частицей этой палитры. Я уже поставила свою дрожащую ногу на бордюр, когда прямо передо мною остановился автобус. Двери открылись, водитель кивнул мне.

И в этот момент я поняла, что на меня возложена миссия от Бога. Я не была оповещена о моих задачах, но знала, что он объяснит мне. Лицо в тучке — это был не Бог, и эта мысль огорчила меня. То лицо принадлежало его управляющему или, может, завотделению внешних связей, или секретарю.

Водитель оборвал мои мысли:

— Женщина, вы садитесь, или что?

Этому человеку не нужно было микрофона. Я испугалась его громоподобного голоса.

Не поднимая головы, я быстро заняла свободное место возле старой женщины, которая погрузилась в чтение романтического журнала. Ее грязные седые волосы не были зачесаны, старые очки едва держались на носу, который напоминал клубень. Я осмотрелась на других пассажиров и увидела такие же невыразительные лица. Все они выглядели так, будто были осуждены на смерть. Моя соседка указала на водителя своим скрюченным пальцем: