Юрий Алянский - Рассказы о русском музее

Именно таким явился написанный Федотовым портрет Н. П. Жданович за фортепьяно, украшающий экспозицию Русского музея. Это — один из лучших, самых лиричных женских портретов прошлого века.

Нет, излюбленные герои Федотова не приходили к нему в каморку, не позировали с постными или торжественными лицами. «Моего труда в мастерской немного: только десятая доля, — рассказывает художник. — Главная моя работа на улицах и в чужих домах. Я учусь жизнью, я тружусь, глядя в оба глаза».

«Учусь жизнью, тружусь…» — эти слова меньше всего имели для Федотова значение общих фраз. «Учусь жизнью» — это означало для него долгие дни блужданий по окраинам столицы в поисках прототипа, часто, — без обеда, до шума в висках. «Тружусь» — это ночи напролет у холста, стирание и смывание почти законченных фигур, будто месяцами создаваемое изображение было всего лишь минутной зарисовкой мелом на доске…

Цельность художнической натуры Федотова обнаруживалась во всех проявлениях его таланта. Федотов писал стихи, басни, целые поэмы. Самым крупным его литературным сочинением явилась поэма «Поправка обстоятельств, или Женитьба майора», написанная в 1846 году и составившая около тысячи стихотворных строк. (По сатирической направленности и поэтическим особенностям «Поправка обстоятельств…» напоминает ершовского «Конька-горбунка», появившегося на двенадцать лет раньше.) В поэме рассказывается, как некий незадачливый майор, придя в окончательный упадок, решает поправить дела выгодной женитьбой. Он посылает денщика за свахой Панкратьевной, давая ему подробнейшие наставления, как пустить пыль в глаза, чтобы обделать дельце повыгоднее.

Продолжением поэмы, ее сатирическим апофеозом и явилась картина «Сватовство майора», принесшая Федотову непреходящую славу. Крылов советовал Федотову отойти от военных нравов и отдаться теме народного быта. В этой картине художник сплавил обе темы воедино, создав бессмертную сатиру на свое время.

Готовясь к работе над картиной, Федотов снова пустился в многоверстные путешествия по столице, по ее переулкам и дворам. Неудержимо влекло художника мелькнувшее в толпе выразительное лицо. Приключения ждали путешественника в купеческих домах, куда он под разными предлогами стучался, — надо было высмотреть комнату, которую сегодня знает весь мир. Одни встречали художника приветливо, другие подозрительно косились на его залатанный сюртук и сношенные сапоги. Федотов беседовал с хозяином, а сам быстро окидывал взглядом стены, потолки, окна, мебель, запоминая то, что могло пригодиться в работе.

Однажды Федотов шел по Гостиному двору и вдруг заметил в окне захудалого трактира люстру с закопченными стеклышками. Художник припал к витрине. Прохожие шли мимо, не обращая внимания на, видимо, проголодавшегося бедняка. А Федотов ликовал: грязноватая люстра «так и лезла сама» в его картину. Он вошел в трактир.

Пузатые гостинодворские купцы дули по пятому стакану чая, расправляя черные и рыжие бороды, споря о ценах на сахар и овес. Шмыгал взад и вперед мальчишка-половой. А вошедший плохо одетый коренастый человек с высоким лбом и огромными добрыми глазами жадно оглядывал «стены, вымазанные желто-бурою краскою, картины самой наивной отделки, потолок, изукрашенный расписными „пукетами“, пожелтевшие двери, — все это совершенно согласовалось с идеалом», который уже давно зрел, вырисовывался в воображении Федотова.

Так возникала «декорация», фон, на котором развернется сватовство майора.

Теперь следовало отыскать людей, которые станут действовать на этом фоне, — их лица мелькали к исчезали в городской толпе. Пора было остановить их, вглядеться в их глаза, лукавые или пустые, угодливо бегающие или холодно сощуренные. Нужны были натурщики. Но где взять денег на их оплату?

Федотов бродил по городу и искал. И встреча произошла.

«…Однажды, у Аничкова моста, я встретил осуществление моего идеала, — рассказывал художник одному из своих друзей, — и ни один счастливец, которому было назначено на Невском проспекте рандеву, не мог более обрадоваться своей красавице, как я обрадовался моей рыжей бороде и толстому брюху. Я проводил мою находку до дому, нашел случай с ним познакомиться, волочился за ним целый год, изучал его характер, получил позволение списать с моего почтенного тятеньки портрет (хотя он считал это грехом и дурным предзнаменованием) и тогда только внес его в свою картину. Целый год изучал я одно лицо; а чего мне стоили другие!..»

В этом же разговоре с другом Федотов сказал: «Я долго не мог найти того, что мне хотелось». Ценнейшее признание! Художник бродил по городу в поисках не случайных лиц, какие могли бы показаться ему подходящими; он искал воплощенный в натуре «идеал», имея определенный замысел, точное представление о том, какими должны быть персонажи его картины. Федотов вторгался в людные улицы и тихие комнатушки с собственным, проницательным видением жизни.

«Сватовство майора» впервые предстало перед зрителями на академической выставке 1849 года и сразу же стало событием дня.

Столичный Петербург, поражаясь, восторгаясь и бранясь, теснился перед этой комнатой купеческого дома с закоптелой люстрой, портретом митрополита на стене, массивной квадратной печью, пузатым самоваром.

Здесь царит суматоха. Купец и сваха обмениваются знаками, слуги шушукаются. Мать пытается удержать за подол жеманящуюся невесту — та пытается убежать. А в дверях виден майор. Молодцевато подбоченившись, он крутит свой ус. Лысеющий жених предвкушает удачу. Перед майором, на переднем плане, у косяка двери стоит стул: изгиб его ножек повторяет линию Майоровых ног. Впереди, у самого края картины, кошка намывает гостей — в полном соответствии со старинной народной приметой.

В комнате, воссозданной Федотовым, душно, затхлый воздух почти осязаемо густ. Это ощущение возникает не оттого, что в помещении нет окон. Здесь нет чистого воздуха, потому что все дышит фальшью, притворством, пошлостью. Здесь — удушливая атмосфера попрания человеческих чувств. Здесь — торгуют. Здесь оскверняют всё.

Столичный Петербург гудел. К небольшому полотну нельзя было пробиться — толпа обновлялась, но не расходилась. Лица зрителей расплывались в радостной улыбке или хмурились, искажались брезгливой гримасой или злорадно скалились. Равнодушных не было.