Майя Лавринович - «Регулярная академия учреждена будет…». Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века

Наконец, в январе 1716 года президентом Академии был назначен граф А.А. Матвеев, что являлось прямым нарушением заключенной с Сент-Илером капитуляции, прямо устанавливавшей, что директор Морской академии напрямую подчиняется царю и генерал-адмиралу. Последовавшее за этим противостояние между бароном и графом, вылившееся к концу 1716 года в открытый скандал, и стало контекстом для дальнейшего прожектерства Сент-Илера. По его собственным словам, на протяжении первых месяцев 1716 года он направлял царю «многие мемориалы» и о нуждах Академии «стократно предлагал и просил» 47 . До нас дошел один из этих мемориалов (документ 1.6): в отличие от более ранних документов, он, возможно, даже не был переведен на русский – у нас есть лишь французский оригинал. Если раньше целью проектов было привлечь внимание Петра к фигуре прожектера и выторговать для него те или иные звания и привилегии, то теперь содержание прожекта определяется другой задачей: он призван отстоять прерогативы барона в его конфликте с Матвеевым. Речь, как мы видим, идет о попытке ограничить полномочия графа (интересно, что он ни разу не именуется в тексте «президентом» Академии – Сент-Илер оспаривал его право на этот титул) и одновременно зафиксировать контроль барона над внутренним управлением в Академии 48 .

Подобные попытки Сент-Илера отстоять свою административную самостоятельность и ограничить вмешательство Матвеева в дела Академии не могли не вылиться в обострение конфликта между графом и бароном, хроника которого зафиксирована в переписке двух соперников с адмиралом Апраксиным. Детальная хроника этого конфликта, перешедшего в острую фазу после тривиального эпизода с наказанием бароном в начале августа 1716 года группы учеников за якобы написанное ими на классной доске непотребное слово, приводится в работе Лидии Балакиревой, и потому повторять их здесь нет необходимости 49 . Весьма красочные обвинения и упреки, которыми осыпали друг друга Матвеев и Сент-Илер в язвительных письмах, занимают десятки страниц архивных документов. В итоге, однако, Матвеев показал себя гораздо более искусным тактиком аппаратной борьбы – хотя силы, конечно, были неравны с самого начала: граф пользовался неизмеримо более высоким уровнем поддержки со стороны и Апраксина, и Меншикова. В итоге к концу 1716 года оба соперника просили или освободить их от руководства

Академией, или предоставить им полную власть в учебном заведении. В январе 1717 года Апраксин донес царю, что конфликт между Матвеевым и Сент-Илером достиг такого накала, что наносит урон Академии: адмирал предложил или «развести» соперников (видимо, четко зафиксировав их полномочия и сферы ответственности), или прекратить двоевластие, уволив одного из них, – и ставку в этом случае предлагалось сделать на Матвеева. К марту Петр одобрил это решение. Сент-Илер попытался отыграть назад и помириться с Матвеевым, но было поздно 50 .

Обстоятельства как создания публикуемых здесь проектов, так и увольнения Сент-Илера во многом объясняют, конечно, почему подготовленные бароном правила и регламенты не были востребованы его преемниками. Мы видим, что роль Петра в их разработке была минимальной и совершенно пассивной. Он не инициировал их создания, не давал каких-то установок касательно их содержания и не участвовал в их редактировании. Нельзя сказать, конечно, что документы эти создавались помимо воли Петра: мы видим, что он знакомился с ними и в целом одобрял их. Однако официальное утверждение инструкции 1715 года произошло именно по запросу Сент-Илера. Неудивительно, что Матвеев, насколько мы знаем, ни разу не ссылался на эти документы – в том числе, и на инструкцию, несмотря на ее статус высочайше утвержденного документа. Когда в начале 1719 года Матвеева сменил Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев (1675 – после 1752) 51 , Адмиралтейство направляет ему эту «Инструкцию»: характерна уже сама необходимость привлечь таким образом внимание нового академического начальства к этому, казалось бы, основополагающему документу. Однако Адмиралтейство хотя и отмечало, что «пункты» эти «состоялись за собственною Его Царского Величества рукою», Скорняков тем не менее счел возможным подвергнуть их собственному «рассмотрению», объявив, что многие из них нуждаются в корректировке, и предложить в результате собственную версию 52 . В итоге Скорняков произвел 10 собственных пунктов, частью позаимствованных у Сент-Илера, а частью разработанных заново (документ 1.7). В основном, пункты эти посвящены вопросам дисциплины, но в военном ее аспекте – где размещать часовых, кто должен запирать на ночь ворота, напоминание о необходимости гасить на ночь огни, чтобы избежать пожара. По вопросу о размещении студентов, столь важному для Сент-Илера, позиция Скорнякова не вполне ясна: с одной стороны, он настаивает, что учащиеся должны проводить ночь исключительно в своих «каморах», а с другой, отменяет некоторые пункты «Инструкции» барона как потерявшие релевантность именно потому, что учащиеся в действительности расквартированы в городе. Вопросы же академической дисциплины и организации учебного процесса в целом Скорняковым не затрагиваются совершенно.

В дальнейшем мы не встречаем в документах отсылок к «Инструкции» 1715 года. Более того, мы видим что преемники Сент-Илера и не ощущают практической потребности в системных регламентирующих документах. Правда, почти одновременно с переработкой «Инструкции» Скорняков-Писарев выпускает и «пункты» комиссару (администратору) московской школы Марку Таптыкову (документ 1.8), но попытки организовать и упорядочить внутреннюю жизнь школы мы здесь не видим. В документе лишь фиксируется численность учащихся, устанавливаются размеры жалованья персоналу школы, а также порядок взимания взносов на содержание школы с московских «царедворцев». Из него также следует, что одновременно отдельные «пункты» с указаниями о порядке обучения школьников в Москве были направлены Леонтию Магницкому, но ни оригинала этих пунктов, ни каких бы то ни было ссылок на них в последующей переписке обнаружить пока не удалось – следует признать, что с большой вероятностью они так и остались на бумаге. Сменивший Скорнякова в 1722 году молодой кузен Петра Александр Львович Нарышкин (1694(?) – 1746) 53 , обучавшийся, кстати, морскому делу во Франции, как мы видим из документов (1.9–1.12) еще менее был склонен к регламентации внутреннего устройства вверенных ему школ. Контраст здесь достаточно яркий: насколько можно судить, Нарышкин в основном реагирует на вопросы школьных администраторов, но даже и тут старается воздерживаться от системных решений, откладывая определение «на потом» и запрашивая предложения «снизу». Не видим мы при преемниках Сент-Илера и попыток вмешаться в деятельность Академии со стороны и устроить ее на регулярный манер. Все такие попытки, как мы видим, были связаны с прожектерской активностью мнимого барона; с устранением Сент-Илера Академия была в целом предоставлена самой себе.