Журнал Наука и Техника (НиТ) - «Наука и Техника» [журнал для перспективной молодежи], 2006 № 06 (6)

Даже если мы никогда точно не узнаем, что создало прекрасное пустынное стекло, оно помогает понять, насколько уязвима наша планета метеоритным ударам. “Такие или подобные Тунгусскому события происходят гораздо чаще, чем раньше думали,”— говорит Серра. На самом деле оценки указывают, что удары объектов с поперечником от 30 до 40 метров происходят один раз в одно или два столетия. Более мелкие события, вызванные объектами 10–20 метров в поперечнике, могут происходить один раз в месяц, — говорит Серра. Но мягкие удары не оставляют следа в геологической истории и легко остаются незамеченными. Эта ситуация может поменяться, так как все больше и больше сенсоров на спутниках летают вокруг Земли в ожидании свирепых проявлений таких взрывов.

Но это замечательное стекло может рассказать и другую историю. В 1996 г. Негро и Де Мигеле бродили по Египетскому музею в Каире. Их внимание привлек маленький скарабей с резьбой — часть сокровища, найденного Ховардом Картером в гробнице Тутанхамона. Согласно запискам Картера он был вырезан из минерала кварца с названием халцедон. Но для Негро и де Мигеле желто-зеленый минерал был очень похож на их таинственное стекло пустыни.

В октябре 1998 г. они имели все необходимые разрешения на руках и вернулись для изучения драгоценного камня. Сопровождаемые толпою официальных лиц и солдат, они нервно открыли витрину и измерили оптические свойства скарабея. Эти свойства почти полностью совпали со свойствами образцов силикатного стекла.

Доисторические стеклянные орудия, сделанные почти 100 000 лет назад, разбросаны по пустыне. Но до обнаружения скарабея, — говорит де Мигеле, — никто не думал, что древние Египтяне знали о стекле пустыни, или что они путешествовали так далеко в пустыне — почти 700 километров. Скарабей остается единственной драгоценностью из силикатного стекла, обнаруженной среди сокровищ древнего Египта. “Может быть, они почитали его как большую редкость, — говорит Негро, — вероятно думая, как Клейтон, что он является космическим сокровищем."

Нагрудное украшение Тутанхамона. В центре — загадочный желто-зеленый минерал

Вячеслав Сергеевич Малышевский , доктор физико-математических наук, профессор Ростовского государственного университета.

Вопрос может показаться странным, а ответ на него напрашивается банальный, как колесо — ну, конечно, наука современному обществу нужна! Но давайте подойдем к ответу на этот вопрос не по привычке, а рассмотрим проблему со здравой и, может быть, несколько циничной точки зрения.

Прежде всего, определимся с терминологией. Говоря о “науке”, я буду иметь в виду только “систему знаний о закономерностях развития природы, общества и мышления”. За скобками оставляю технику и высокие технологии, которые не формируют новую “систему знаний”, а лишь эксплуатируют существующую.

Тезис, который я попробую здесь обосновать, состоит в том, что развитие науки в классическом и ортодоксальном понимании этого слова, а именно, как формирование “системы знаний”, сегодня современному обществу не нужно.

Оно общество тяготит. Оно отвлекает ресурсы от решения задач по выживанию огромных сообществ людей. Оно не в состоянии решить (хотя наука и не должна этого решать) глобальных проблем человечества, решение которых требуется “здесь и сейчас”.

Я имею в виду, прежде всего, проблемы производства и потребления энергии, проблемы обеспечения целых континентов продуктами питания и пресной водой, проблемы загрязнения окружающей среды, и многие другие, о которых пишут каждый день газеты, говорят умные и продвинутые телеведущие.

Как это ни печально, но сегодня наука нужна только тем, кто в ней работает (в том числе, простите, и мне). Но и это лишь потому, что она пока дает возможность получать за свой ненужный (а точнее, нужный для очень узкого круга коллег), но очень изнуряющий труд маленький кусочек от общего пирога, испеченного законопослушными гражданами-налогоплательщиками.

Меня самого эта мысль не вдохновляет, и я бы с ней не согласился, если бы не объективные реалии современной жизни, которые каждый раз ее подтверждают. Но давайте об этом и о другом по порядку.

Занятия науками было всегда уделом богатых. Сначала богатых людей, затем богатых мегаполисов, а сегодня — богатых государств.

Только состоятельные люди в богатом обществе могли себе позволить размышлять “О природе вещей”, а не думать о хлебе насущном.

Занятие науками было при этом личным выбором, а вовсе не социальным заказом. Могущественные короли содержали при своих дворах звездочетов и алхимиков не для формирования “системы знаний”, а для предсказания судьбы и добычи “философского камня”.

Первые учебники по мирозданию были написаны, по-видимому, Птолемеем. В своих книгах по астрономии, географии и оптике он дал обобщенный свод знаний своего времени.

Александрийская научная школа, ярким представителем которой и был Птолемей, перестала существовать после 640 года, когда во время завоевания Александрии арабами сгорела знаменитая Александрийская библиотека.

Птоломей Клавдий, (ок. 90 — после 161 н. э.)

В 1428 году великий внук Тимура, правитель Самарканда и глава династии Тимуридов, Улугбек построил лучшую по тому времени обсерваторию. Обсерватория просуществовала всего лишь 21 год, и после убийства Улугбека религиозными фанатиками была разрушена ими до основания.

А через сто лет король Фридрих II по ходатайству датского астронома Тихо Браге построит первую в Европе обсерваторию “Ураниборг”. На строительство обсерватории король израсходует “больше бочки золота” (это около полутора миллионов долларов).

Но и эта обсерватория не долго просуществует и будет сожжена вместе со всеми астрономическими инструментами во время боевых действий.

Улугбек Мухаммед Тарагай(1394–1449)

Эти небольшие исторические примеры, на мой взгляд, наглядно демонстрируют то, что формирование “системы знаний” (читай — развитие науки) всегда происходило вовсе не по заказу общества, а вопреки нему.

Общество в лице королей, а сегодня — президентов, министров и различных фондов не заказывают, да и не в состоянии заказать то, что неизвестно — новые знания.

Формирование заказов на научные исследования происходило и происходит сегодня по порочной, но единственно возможной схеме — они (государство и общество) финансируют научные программы и разработки, а мы (ученые) выдаем внедренный в народное хозяйство результат.