Журнал Наука и жизнь, 1980 № 01

Сейчас, после многих десятилетий научных дискуссий, вопрос этот можно считать решенным. Известный советский исследователь И. М. Тронский на основе лингвистического анализа показал, что светониевское написание — это закономерный результат передачи греческих звуков в народно-разговорной латыни, это латинская калька греческого «Христос».

Так и Светоний выпал из обоймы аргументов гиперкритики, и тезис сторонников мифологической школы о «молчании века» (о том, что будто бы все христианские писатели, современники зарождения новой религии, ничего не говорят о христианах) стал еще более уязвимым.

К разряду интерполяций было отнесено также известное письмо Плиния Младшего. Римский писатель, придворный, аристократ одно время он был проконсулом восточной провинции Вифиния и в этой должности вел обширную деловую переписку с императором Траяном. До «нас дошли эти письма и среди них одно, посвященное судебному дознанию относительно вифинских христиан.

Как можно понять из письма, был какой-то анонимный донос. В ходе следствия список обвиняемых сильно разросся. Среди них оказались и люди «нежного», как пишет Плиний, возраста и взрослые мужчины и женщины, рабы и свободные, в их числе и такие, которые обладали правом римского гражданства. Разбирательство велось сообразно правовому статусу каждого. Рабов допрашивали под пыткой, «безумцев». из тех, что обладали правом римского гражданства, Плиний отправлял для суда в Рим, а упорствующих из местных жителей казнил своей властью, отрекшихся отпускал. «Они утверждали, — пишет Плиний, — что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они обычно, по определенным дням собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа, как бога… После этого они обыкновенно расходились и приходили опять для принятия пищи обыкновенной и невинной… Тем более счел я необходимым под пыткой допросить двух рабынь, назвавшихся прислужницами, что здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерно уродливого суеверия… Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, ее можно остановить и помочь делу».

Это письмо впервые в нехристианской литературе дает нам сведения о социальном лице раннехристианских общин рубежа I–II веков, о некоторых сторонах их общественного бытия, организации, о психологическом настрое.

Из ранних, «темных веков» христианства высвечиваются контуры некоего острого жизненного конфликта, в котором обстоятельства схлестнули разных по полу, возрасту, общественному положению людей — от рафинированного римского интеллектуала и государственного чиновника Плиния Младшего до безымянных рабынь.

Обращает на себя внимание свидетельство Плиния о «множестве» людей разного звания, не только в городах, но и о деревнях, подверженных «заразе этого суеверия». Едва ли здесь можно усматривать преувеличение, поскольку письма к Траяну в отличие от других писем Плиния носят деловой и практический характер — государственный чиновник ждет конкретных директив. В одном месте автор письма дает рецепт, «сак лечить недуг: реставрация — старых, приходящих в упадок античных культов и определенный либерализм по отношению к колеблющимся христианам.

Ответ императора (который тоже сохранился) показывает, что в то время еще не было сколько-нибудь оформившейся государственной политики в отношении новой религии. Он пишет, что выискивать христиан незачем; но если поступит донос — наказывать; раскаявшихся помиловать. Рим в то время был веротерпим, христиане вызывали подозрение властей прежде всего как тайные общества, неведомо что замышлявшие. В обстановке брожения, переворотов, противоправительственных заговоров власти подозрительно относились к таким организациям и запрещали их. С другой стороны, во мнении общества, христианство было «безмерно уродливым, — по фразеологии упомянутых авторов, — суеверием». Для античной общественной мысли были странны постулаты об униженном боге, о спасении через страдания и т. п. И это обстоятельство, а также тайный, «катакомбный» характер отправления культа порождали разные слухи и небылицы.

До нас дошло около ста посланий Плиния к Траяну и ответов на них. Таким образом, письма о христианах есть с чем сравнивать. И вот сопоставление лексики письма, фразеологии, грамматического строя, тональности и других составляющих его элементов с остальными письмами показывает, что оно органически принадлежит этой группе. Равно как и ответ Траяна.

На чем же строилась версия о его подложности? Приходится констатировать, что и эти аргументы по природе своей сходны с уже приводившимися. Каждая фраза письма подверглась крайне пристрастному просеиванию сквозь пресловутое сито логики, последовательности.

Нетрудно заметить, что такой подход открывает путь для бесконтрольно-субъективистских оценок. Ибо не существует вневременных и внеличностных эталонов эти у понятий, одинаковых и для древнего автора и для современного критика.

«Нелогичность», «непоследовательность» письма усматривались в том, что в нем «нагромождено» подозрительно много фактов, что есть экскурсы в прошлое, что наместник провинции — сам знаток судебной практики — не стал бы обращаться к императору с таким вопросом, что письмо по своему сюжету стоит одиноко среди других, что в нем есть фразы, которые будто бы выдают тайные намерения автора реабилитировать христиан.

Из всего этого делался тот надуманный вывод, что автором письма был некий христианский интерполятор, укрывшийся под именем Плиния, но он жил настолько позже, что уже смутно представлял себе эпоху, которую описывал.

* * *

Шли годы, и гиперкритика после пережитого ею «бума» стала все больше обнаруживать себя как тупиковое направление, как преграда в познании подлинных реальных событий прошлого. Разрастался поток историко-археологических открытий, разрабатывались все более тонкие методики конкретного анализа, и старое направление постепенно заглохло. В новых крупных работах и зарубежных и отечественных авторов, например, в послевоенных советских академических изданиях трудов Тацита, Плиния Младшего, Светония вопрос о подложности рассмотренных текстов уже полностью снят.

Однако один исторический источник этого же хронологического ряда, свидетельство Иосифа Флавия, оценивался по-прежнему как чистая интерполяция, как совершенно чуждый абзац, вставленный в книгу Флавия позднейшим христианским сочинителем. И следует подчеркнуть, что к этому были серьезные основания.

В дошедшей до нас греческой редакции XVIII книги Иосифа Флавия «Иудейские древности»» есть такой абзац: «В это время жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершал чудесные дела и был учителем людей, жадно воспринимающих истину. Он привлек к себе многих иудеев и многих эллинов. Он был Мессией (Христос. — М. К .). И когда Пилат по обвинению наших первенствующих лиц приговорил его к распятию, те, кто с самого начала возлюбили его, остались ему верны. На третий день он явился им снова живой, как о том и о многих, других чудесных его деяниях предвозвестили боговдохновенные пророки. И род христиан, получивших от него свое имя, существует и по сей день».