Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1997 № 07 (841)

Философско-мистическая подкладка вещи столь сильна, что о ней специально высказывался такой знаток мира иного, как Вл. Соловьев. Тут предвосхищены основные черты модернистского мифа о вампире, который после Стокера и символистов — в массовом чтиве и кинематографе — сделается новым краеугольным камнем мироощущения эпохи.

Вампир вечен, а бессмертен потому, что уже мертв: мертвого не убьешь. Он вне пищеварения, посему его не интересует проза жизни и ее низкие нужды. Он получает высшую квинтэссенцию — кровь, «эликсир особенного свойства» (Гёте, «Фауст»). Это первая форма его неслыханной свободы. Вторая базируется на чувстве причастности к тайне и полном неведении окружающих о хищнике, ходящем рядом. Он смотрит на них, как на овечек: феодал, владеющий правом первой ночи, властный над жизнью и смертью подданных (вот где аукнулся господарь Влад Дракула-Задунайский!). Вседозволенность? Избранность? Особость? И не в последнюю очередь — безнаказанность. Когда-то, до причастности к тайне, и он, вампир, был таким — обыкновенным человеком. Вампиры знают, узнают друг друга. С некоторых пор у них повелось собираться на тайные сборища. Как наивны наставления, какие получил Руневский: «Вы спрашиваете, каким образом узнавать упырей? Заметьте только, как они, встречаясь друг с другом, щелкают языком. Это по-настоящему не щелканье, а звук, похожий на тот, который производят губами, когда сосут апельсин. Это их условный знак, и так они друг друга узнают и приветствуют».

• Гансруеди Гигер. «Ли II»

Число вампиров, разумеется, растет. С каждым укусом их братство вовлекает в свой инфернационал новичка. Сперва тот трепещет, но потом ему нравится. Гамма переживаний, обслуживаемых мифологемой переживаний, велика — от потери девственности до вступления в организацию заговорщиков, будь то какая- нибудь «Церковь Люцифера» или группа террористов, повязанных, по Достоевскому, кровью невинной жертвы.

Конец века позитивизма. Афоризм «Деньги — кровь общества» давно стал общим местом. Но ширится аудитория той экономической теории, в рамках которой капиталист-эксплуататор тире кровососная банка. Помимо партий, помахивающих флагами цвета крови, множатся тайные общества. Лео Таксиль мистифицирует католиков кознями масонов. Пошел в гору расизм — учение о чистоте крови. Обратная сторона медали — вегетарианство и теории научного питания. Полагали, скоро жаркое покажется варварским анахронизмом. У Анатоля Франса алхимик, угощая гостей, произносит речи о временах, когда «...люди будут питаться бальзамами. Внутренности их сократятся на несколько локтей, и объем живота в силу этого значительно уменьшится.— Позвольте,— возражает ему аббат,— я никогда не имел ничего против того, чтобы у женщины был небольшой животик. К этой красоте я чувствителен». («Харчевня королевы Гусиные лапы».)

Актуально до сего дня — сегодня вдвойне! Любопытно и то, что период обращения вампира в сознании человечества как-то связан с обострением интереса к похуданию и повальным увлечением косметологией.

Девицы тех лет крутят блюдца, страдают особым видом малокровия — «бледной немочью» и посматривают на худосочного субъекта, помесь андрогина с Вайнингером, теребящего в кармане «бульдог» с одной пулей и брошюрки о сифилисе. Интерес к вампирам, жгучее влечение к ним психология расшифровала давно — как наклонность к фобиям; на стыке веков истерический страх заразиться чем-нибудь «дурным», сопряженный с зацикливанием на образе матери, непреодолимыми трудностями с противоположным полом начинает приобретать навязчивый характер. Сифилис — хороший пример. (Вл. Соловьев был сифилофобом.) Отдали дань вампиризму и многие наши поэты: Бальмонт, Блок («Песнь Ада», «Черная кровь»; строчка из «Двенадцати»: «...выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку»). Отзвук вампиризма у Есенина: «Пускай ты выпита другим...».

Однополая любовь, кровосмешение, антисемитизм, эпидемия самоубийств.. Фон для вампира весьма подходящий. Но никто не заметил, что к моменту выхода «Дракулы» достижения медиков в области переливания крови перешли ту грань, когда о них узнают все. Первые удачи здесь датируются 1818 (Дж. Бланделл, Великобритания) и 1823 (X. Вольф, Россия) годами; к восьмидесятым годам прошлого века переливания — свершившийся факт, широко распространенное явление. А к 1901 году Янски и Ландштейнер (Австро-Венгрия) уверенно заговорили о проблеме совместимости, фактически о группах крови.

Неаппетитная, но пикантная подробность: мировая война заставила военно- полевых хирургов, испытывающих острейший недостаток в материале для переливаний, сперва робко заговорить о такой возможности, а затем начать переливать живым трупную кровь.

В чужедальние эпохи пили брагу из черепа врага. Охотники пили кровь только что убитого зверя, как предписывал ритуал...

В новые времена овеществляется игра ума.

Оставим в стороне слишком очевидные случаи, когда, начитавшись элитарных иносказаний «вампиристов» (на засилье их раз посетовала отечественная критика в лице Н. Ивановой), наивный психопат начинает играть всерьез. Тот же Поланский в свое время пострадал от сатанистов, потеряв жену, кинозвезду Шарон Тейт и друзей, убитых из любви к чистому искусству убийства и сенсации бандой Мейсона. «...Менсон скоро выйдет на свободу, у него истекает тюремный срок, из него делают чуть ли не героя, а я все такой же изгой»,— грустно иронизирует Поланский.

Есть и иные модели соответствия вампирскому сценарию поведения в рутинной повседневности. Первая из них — свара вокруг наследства (архив; коллекция; неизданные труды; посмертный образ великого человека; его квартира, наконец). «Сон мне снится — вот те на: гроб среди квартиры; на мои похорона собрались вампиры...» Трудно отделаться от впечатления, что Высоцкий пророчествовал в аллегорической форме.

Возможны и иные варианты. Постмодернизм был увиден критиком Горски (коллективный псевдоним) в ракурсе вампиризма и каннибализма. Поглотить, заменить собою, любимым, источник вдохновения — обильно цитируемых авторов, их произведения, предыдущие фильмы и суперпопулярных звезд экрана и подиума — вот в чем, если верить Горски, смысл постмодернистской игры в полистилистику. Одним словом, выстрел в Джона Леннона.

Что ж. Еще Аристофан в «Птицах» иронически называет ученика Сократа Херефонта «вампиром», употребляя соответствующий древнегреческий аналог (пер. С. Апта). Кому не случалось «поедать» учителей или коллег?