Журнал «Знание-сила» - Знание-сила 1997 № 09 (843)

Иногда кажется, что просто запрещена позитивная информация о реальности: вы не найдете в широкой печати информации, что зерна в прошлом году мы произвели на девять процентов больше, чем в 1995-м, что положительное сальдо внешнеторгового товарооборота в России, о чем мечтают все страны (то есть ввозится меньше, чем вывозится), составило почти 42 миллиарда долларов (без челноков). Или что скрытая зарплата, по данным Госкомстата, превысила 50 миллиардов долларов (12 процентов валового продукта).

Никто не задается вопросом, почему при таком колоссальном падении производства так возрастает потребление. Как так может произойти, что расходы в январе этого года были на пять триллионов больше, чем доходы. Социализм, как известно, отчитывается исключительно по производству, капитализм — по потреблению (зачем производить то, что не имеет спроса?). Только недавно в валовой внутренний продукт стали засчитывать величину услуг. Но потребление это ведь не только услуги. Выясняется, что электроэнергии мы тратим не меньше, чем в лучшие годы. А может быть, многое делается, но не учитывается или иначе оформляется?

Приобретение и содержание каждой из 15,3 миллионов личных автомашин для 47 миллионов россиян, в семье которых она ныне имеется, обходится в среднем в 2 тысячи долларов в год в течение пяти лет. Но и средняя зарплата в нашей стране сегодня примерно такая же. Если все статистически зафиксированные доходы ушли на собственную автомашину, то на что мы жили, справляли праздники, покупали одежду, лечились, ездили за границу? Каким образом каждая третья семья могла позволить себе истратить все официально заработанные кормильцем годовые деньги?

Журнал «Социологические исследования» пишет: «Структура нехваток несбалансирована. Предметов потребления, позволяющих питаться по вкусу, проводить отпуск там, где хочу, владеть автомобилем, иметь модную одежду, не хватает много больше и большему числу людей, чем желание дополнительно заработать». Иначе говоря, система потребностей развивается намного быстрее, чем готовность к деятельности по их достижению. В этом случае естественно ощущение обделенности и негативизма — желание иметь уже есть, а вот сделать шаг, чтобы достичь этого,— нет! И это при том, что рынок непрерывно расширяет круг объектов желания.

Идеология безнадежности запрещает трезво обсуждать модели модернизации общественно-экономической системы, ее тупики, достижения, проблемы. Дэн Сяопин предложил своей стране концепцию: «Одна идеология — две системы», и Китай с тех пор многого достиг. Почему же нашему народу никто не предложил модель модернизации, не обсуждал ее перспективы, не оценивал идущий процесс? Скажем, что лучше для нашей страны: быстрый рывок или медленный, большое число безработных или постепенное сокращение нерентабельных предприятий. Разве на последних выборах конкурировали внятные для так называемых простых людей модели модернизации: партии власти, коммунистов, либералов, националистов? Конечно же, нет. Одни имиджи.

Разве не на энергетике своих национальных ценностей — не на патернализме, клановости, бережливости, пожизненном найме на работу, преданности старшим и семье — японцы изжили свой комплекс поражения в мировой войне, трагедию атомной бомбардировки? И добились того, что их бывшие победители — американцы, сегодня чуть ли не каждый год остаются им должны сотни миллиардов долларов. То же самое сделали и южные корейцы, удачно совместив экономическую революцию с идеологическим строительством.

Почему за десять лет у нас не было даже попыток поработать на идеологической ниве русской ментальности, понять, как реально можно использовать ее особенности в эпоху глобальной модернизации? Понятно, что неплодотворна старая смысловая оппозиция западников и славянофилов: Россия либо плохой Запад, либо особый Восток. Но ведь нет и попыток использовать неистраченные ресурсы и старых добрых мифологем: например, убежденности, что мы очень талантливы, образованы (среднее образование лучшее в мире), эмоционально отзывчивы, религиозно терпимы...

Вроде бы и сами рыночники понимают — в стране слов нельзя работать со старыми понятиями, такими, как эксплуатапия, капитализм, стабильность. Пора искать новые. Но язык ограничивается лишь рудиментами молодежного стеба или бандитского сленга — «кинули», «подставили», «отмыли». Почему вообще отсутствует новояз, работающий на идеологию модернизации?

Уверен, что все сие не чей-то злой умысел, не заговор ЦРУ и не стечение фатальных обстоятельств. Есть, видимо, некие чрезвычайно важные социокультурные причины, вследствие которых никто (!) не дает социальный заказ на массовые позитивные мифы. При этом все мы знаем: без таких мифов у реформируемой системы нет вообще никаких шансов.

Моя гипотеза заключается в том, что сложившейся в минувшие годы системе экономической жизни оптимистичная рыночная (как либеральная, так и консервативная) идеология не нужна и даже противопоказана.

Признаемся, до сих пор новый российский уклад остается достаточно противоречивым, смутным и, я бы даже сказал, фантомным. Он — как бермудский треугольник: все знают, что это очень опасное место и попросту избегают его изучения и анализа.

В массовой литературе бермудский треугольник современного отечественного экономического устройства описывается понятиями «криминальная или теневая экономика». И использованием этих, по сути, оценочно-публицистических определений все и заканчивается. В специальных изданиях ее функциональные законы и механизмы практически не исследуются. Я имею в виду не отдельные скандальные случаи, кто, сколько и где украл (эти сведения все обожают обнародовать), а именно так называемую с социалистических времен теневую экономику как Систему.

Зазеркалье нашей теневой экономики указывает не столько на уголовно-наказуемую криминальную, но и на любую другую — неофициальную, существующую как бы на грани закона, рядом с законом хозяйственную жизнь. Имеется очень много скрытых форм этих связей и отношений. Они так разнообразны и в каждом случае столь творчески по своей природе, что у отечественной науки, по-видимому, не хватило адекватных методов их изучения. Поэтому обращаю внимание, что они никогда досконально не изучались: ни двадцать лет назад, ни сейчас. Нам известен только один случай — выполненное Л. Невлером в шестидесятые годы исследование латентной экономики{* Спустя двадцать лет фрагменты этого исследования были опубликованы в журнале «Знание — сила», 1988, № 9.}.

Для себя я придумал другой рабочий термин, позволяющий, на мой взгляд, фиксировать целостность и универсальность этой системы — не только как экономической,— Плутовская экономика. Сегодня, думаю, всем очевидно, что различать как нечто отдельное экономику, культуру, мораль, повседневную жизнь большой этнокультурной общности — бессмысленно. Способ хозяйствования, мировоззрение населения, стереотипы досуговой и прочей активности — все это представляет некую протоплазму целостной деятельности с очень сложными каузальными связями и зависимостями. Экономика Германии стала мощной не только благодаря принятым бундестагом хорошим законам, но и, в частности, потому, что немцы в час ночи будут дисциплинированно стоять у светофора и под страхом смерти не перейдут абсолютно пустую улицу на красный свет.