Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1997 № 10 (844)

Рисунки Юрия Сарафанова

Казалось бы, банальная истина: когда светло, легче работается. Американские физиологи из исследовательского института в Колорадо решили придать ей количественную окраску. По их мнению, улучшение освещения рабочего места может повысить производительность труда процентов на пятнадцать. Чтобы еще нагляднее показать справедливость своих выводов, они взяли самое отстающее почтовое отделение в городе Рено, в штате Невада, и полностью поменяли все освещение. Это стоило почти триста тысяч долларов, но... Сортировка писем пошла на восемь процентов быстрее, а величина ошибок при отсылке снизилась до десятой доли процента; грубо говоря, эффективность нового освещения была оценена в полмиллиона за год. Неплохо? Вот такие неожиданные скрытые резервы. Простенько, но здорово.

Сонная болезнь, очень часто кончающаяся смертью пациента, широко распространилась по территории Заира, одной из крупнейших стран Африки. Согласно данным Всемирной организации здравоохранения, только в провинции Бандунду, находящейся на востоке Заира, ею охвачено около тридцати тысяч человек, то есть до шести процентов населения Там встречаются деревни, где количество больных достигает семидесяти процентов.

Известно, что возбудителем сонной болезни является паразитарный микроорганизм трипаносома, а разносчиком — муха це-це. За последнее десятилетие это насекомое было почти полностью истреблено во многих районах Черного континента. Однако в Заире, охваченном длительной гражданской войной, приведшей к переселению сотен тысяч людей, медицинские службы сильно пострадали. Диагноз ставится зачастую слишком поздно.

Помимо Заира болезнь начала поднимать голову и в иных странах южнее Сахары. Профилактика в деревенских местностях нередко отсутствует. Всемирная организация здравоохранения просит развитые страны ассигновать до тридцати пяти миллионов долларов в течение пяти лет, чтобы эффективно бороться с этой страшной угрозой.

Анатолий Вишневский

• «Московский ладан оказался вовсе не к добру в истории галицкого возрождения; петербургское же окно в Европу оказало безмерные услуги даже во Львове».

• Региональные элиты почувствовали себя намного увереннее. когда смогли ощутить себя одновременно и национальными элитами.

• Федералисты заинтересованы в успехах модернизации, националисты — в возврате к прошлому.

• Националист хочет, чтобы границы государства совпадали с границами расселения этноса.

• Сохранение Союза на основе федерации — в интересах среднего класса, слоя немногочисленного, неразвитого, во многом маргинального.

• Республиканские элиты хотели не с только развала Союза, сколько перераспределения власти в свою пользу.

Советский Союз распался не столько потому, что непрерывно нарастали центробежные силы внутри советской империи, сколько потому, что недостаточными оказались противостоящие им силы центростремительные. Ценности федерализма, столь почитаемые в США или ФРГ, никогда не были по-настоящему популярны ни в России, ни в СССР. В лучшем случае им доставалось холодное официальное признание, но оно не шло ни в какое сравнение с почти психопатическим массовым обожествлением всякого рода «национально-освободительных движений».

Дворянство России (губернская «региональная элита» екатерининской эпохи, классической имперской поры), как замечал В. Ключевский, не стремилось участвовать в центральном управлении страной, оно претендовало лишь на местное самоуправление. «Дав нам в руки уезды, правьте, как знаете, столицей».

Но к середине XIX века на местах начали осознавать связь самостоятельных экономических интересов регионов с делами всей страны.

Новые региональные элиты: буржуазия (купцы и промышленники), высшие чиновники, университетская профессура, деятели культуры, разночинная интеллигенция — искали самостоятельности и начали бороться за усиление своего влияния в центре. Но не для того, чтобы захватить абсолютную власть в империи, как это случалось прежде, а для того, чтобы усилить свои позиции в межрегиональной конкуренции.

Хороший пример — сибирское «областничество». Как писал в начале нашего века один из его активных сторонников Г. Потанин, «первый крик нарождающегося сибирского областничества, раздавшийся в сороковых годах. «Естественное богатство Сибири есть достояние области!», удачно сразу наметил область экономических интересов как базу сибирского областничества». Потанин подчеркивал, что империя естественно делится на отдельные области и столь же естественно экономическое соперничество между ними.

«Областники», стало быть, добивались расширения своих прав на общероссийской сцене. На этом и сформировалась идеология федерализма. Глубинный смысл его требований всегда был один и тот же: передел экономической, а если можно и политической власти между регионами и имперским центром в пользу регионов.

Во второй половине XIX века реальных сил молодого российского федерализма для такого передела было недостаточно. Обнаружилось, однако, что у него есть мощный союзник — национальные движения. Подобно регионализму, их вызвала к жизни модернизация. Обрекая на исчезновение традиционное русское аграрное общество, она порождала «кризис этничности».

Некогда для неграмотного крестьянина в любой части империи язык его отцов был естественным и единственно возможным. С появлением больших городов, железных дорог и современного образования этого стало явно недостаточно, чтобы выйти в большой имперский мир. Жизнь, желание продвинуться ставили татар, грузин, украинцев перед необходимостью выбора (или компромисса) между родным и русским языком.

Языковая ситуация — лишь один из примеров того, как местное и имперское вступало в конкуренцию между собой, требуя сделать нелегкий выбор. То же было с религией, обычаями, правилами повседневной жизни. Шаг за шагом, с разной скоростью для разных социальных, этнических, лингвистических или конфессиональных групп, общество втягивалось в мучительные поиски нового «мы» и нового «они». Имперское сознание утрачивало свою целостность, раздваивалось, нарастал культурный, ценностный конфликт.

Чем дальше шла модернизация, тем острее становился конфликт «своего» и «чужого». Национальные движения переходили от умеренных попыток защитить культурную самобытность своих народов, их язык и обычаи к радикальному лозунгу «национального освобождения», а по существу к требованию, «чтобы политические и этнические единицы совпадали, а также чтобы управляемые и управляющие внутри данной политической единицы принадлежали к одному «этносу»; в этом требовании Э. Геллнер видит суть национализма.