Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1998 № 08 (854)

В то время панков боялись, во многом из-за внешнего вида. Так же, как металлистов и рокеров. Но внешняя агрессивность совершенно не обязательно соответствует внутренней, а может быть, и наоборот: чем больше человек осознает свою агрессивность и каким-то образом ее выражает, тем меньше у него шансов в нормальном состоянии совершить неконтролируемый поступок.

У выглядел довольно устрашающе. В свои семнадцать он был высокого роста и очень сильный, чем, помимо своей творческой одаренности, снискал уважение в панк-среде. У него был очень тонкий ирокез, выкрашенный в белый цвет, свешивающийся набок или стоявший дыбом, его кожу покрывали татуировки, он одевался в рваные майки с матерными надписями на английском языке, драные джинсы, носил «битую» черную куртку с паутиной на спине и ботинки, сшитые им самим. Он был совершенно необразован, возможно, с небольшой задержкой в развитии, но при этом у него были очень четкие, хотя и причудливые, этические представления и целостное мировоззрение. Например, он никогда не позволял своим друзьям воровать, обижать слабого или смеяться над религиями. И при этом мог «загасить» любого, кто непочтительно относился к его ценностям.

Главное в мироощущении панков — чувство, которое не все в состоянии сформулировать, но вместе с тем очень остро переживают: мы отбросы цивилизации. Вы можете делать вид, что есть только хорошее, общепринятое, правильное, но мы есть и утверждаем существование неправильного мира. Он не обязательно агрессивен и ужасен, он просто такой, какой есть. А завтра может и не случиться. Все, что происходит, — происходит сейчас, в эту минуту, и нужно сделать этот момент жизни максимально запоминающимся и острым, и ощутить всей кожей, всем существом, что это такое — жизнь в настоящий момент. Если плевать, то нужно плюнуть так, чтобы этот плевок всем запомнился. Драться не просто так. а с ироническим подтекстом, чтобы окружающим стало противно, смешно... Какие-то угрожающие или непристойные жесты в сторону публики делаются только тогда, когда есть достойные зрители. И лучший зритель — как раз представитель правильного мира.

У каждого панка есть какое-нибудь оружие, иногда довольно экзотическое, скорее символ, воплощение определенной идеи, чем просто оружие.

Так, У подарил Ольге отточенную вилку с загнутыми крайними зубьями со словами: «Я даю тебе, чтобы в тот момент, когда тебя будут «винтить» менты, ты могла приставить ее к животу и сказать им: смотрите, что вы делаете мне, вот что на самом деле означают ваши действия, что вы делаете с людьми». И это показательно: агрессия панков в какой-то момент обращается против себя и выплескивается в театральном действии, доводящем определенные человеческие поступки до логического конца, показывая их обратную сторону. И при этом все называется своими именами: жестокость — это жестокость, уродство — это уродство, а отчаяние — это отчаяние.

Чтобы стать панком, иногда нужно пройти испытания. Например, неделю питаться из помойки или же просидеть три дня в контейнере для мусора и говорить: «Доброе утро» каждому человеку, подходящему к нему с мусорным ведром. Их цель — защититься от просто любопытствующих или «скучающих мажоров».

Ольгу ее друзья считали панком-авангардистом, подразумевая под этим, что она пришла в панк осознанно, в отличие от так называемых гаражных панков, ставших такими только потому, что им больно, что их отвергали и ненавидели. Ее не подвергали испытаниям, а просто «приняли такой, как есть».

Фото автора

Среди панков были такие, кто пытался с помощью творчества, юмора, сарказма, иногда агрессии, перфоманса формировать свою жизнь и жизнь своего окружения, так называемые карнавальные или «гейм»-панки, пользуясь западными определениями. Это люди, за отрицанием которых стоит традиция утверждения положительного, в чем-то похожая на Рабле.

«Я помню такой луч света в темном царстве для многих панков, — рассказывала Ольга, — поэт-концептуалист Лысый Дрон. Как-то он написал «Балладу о крысах», которая сделала его популярным среди сверстников. У Дрона был уникальный имидж скандинавского типа — борода, белокурые остатки волос, черная металл-анархическая униформа, надтреснутый голос, которым он читал свои стихи на Арбате. Это тоже был целый перфоманс. Он читал ироническим и в то же время пафосным надтреснутым голосом строки о том, что «кот Леопольд, император Савойский, двинул вперед все кошачье войско...». Люди смотрели на него, открыв рот, понимая,что над ними, как говорится, грязно стебутся, но, с другой стороны, человек в экстазе от самого чтения, и это нельзя игнорировать. Потом он читал свои стихи на рок-концертах, публике невероятно нравилось... И для тогдашних панков было очень важно, что среди них попадались такие люди.

Там были такие уникальные личности, как Саша Хирург, Хэнк, которые были культурными лидерами и сами по себе давали пример сращения личности и эстетического явления. Я помню, как Саша Хирург стоял перед сотней люберов, а потом повернулся спиной — это было зрелище, достойное Кортасара. В этом было напряжение, большее, чем в двадцати боевиках. Было понятно, что сейчас что-то произойдет, но тем не менее ничего не произошло, потому что переломить такое самоощущение человека, который в этот момент ощущает себя символом-рокером, невозможно. Люберы, стоявшие у него за спиной, легко могли на него наброситься и сделать все, что угодно, но — не могли из-за магнитизма, исходящего от него. Парень. проходивший такую школу и пытавшийся делать что-то подобное, который демонстрировал себя в этой локальной и разветвленной культуре, не побоюсь этого слова, развивался духовно, даже несмотря на многие страшные вещи — наркоманию, алкоголизм и так далее».

Путь в панки У был другим. Его ненавидели и преследовали в техникуме, родители считали его сумасшедшим. За спиной у него был огромный груз оскорблений, отвержения, визитов к психиатрам... Может быть, ему повезло, что он не погиб от этой «проклятости», неосознанно растворившись в ней, не спился и не покончил с собой, а нашел способ осознать все это и честно сказать себе: «Да, я такой. Я гаражный панк. Я на окраине цивилизации, и все, что со мной происходит. — это пикник на обочине. Я никому не нужен. Ну и что? Я нужен себе и интересен себе и таким же. как я». И это не было романтической эстетизацией образа одиночества и отверженности, как у «пластмассовых» мальчиков-грязнуль. Это была констатация факта, и она, быть может, оказалась целительной, хотя такая жизнь и очень опасное путешествие. В этом возрасте остаться предоставленным самому себе, формироваться в отрыве от традиционных ценностей, не зная ничего об опасности наркотиков и о том, как быстро и легко может развиться алкоголизм, — это очень опасно. Но принадлежность к обшине единомышленников - очень большая поддержка. Вот слова Ольги о ее собственных ощущениях: