ПИОНЕР - 1949 ФЕВРАЛЬ 2

Я помню, как однажды одно звено пионеров собралось сажать деревья. Но те ребята, которым поручили принести лопаты, не принесли их. Ребята постояли, постояли и пошли домой. А ведь принести лопаты было совсем просто.

Представьте себе, сколько таких «забывчивых» могло оказаться среди шестисот ребят! Но, к счастью, в этой школе организованные и дисциплинированные ребята. Поэтому парад и удался.

«Организованность» - это очень строгое и хорошее слово. Я впервые понял его в ту ночь, когда увидел на фронте первую боевую тревогу.

- В ружьё, - негромко сказал командир.

И все бойцы, которые минуту назад крепко спали, мгновенно оказались на ногах. И в руках у них уже были винтовки.

Удар гонга возвестил тревогу - и с орудия слетел чехол, расчёт занял свои места.

Бессонный прожектор стал шарить по небу. Солдаты-пехотинцы, живущие в шалаше, и пушка, стоящая в артиллерийском полку, и огромный прожектор, установленный за лесом, - всё немедленно оказалось в боевой готовности.

В полной темноте окопов солдаты бесшумно занимали свои позиции. И в тот момент, когда подползавшим фашистам казалось, что рота ещё спит, все уже были на своих местах.

В ту ночь я понял, какая огромная сила таится в простом слове «организованность».

Вот почему для меня парад всегда интересен не цветом костюмов, не пышностью украшений, порой даже не замысловатыми упражнениями, а той организованностью, которая сквозит во всём.

О ней рассказывают и простые коричневые палки.

Эту организованность внесли комсомольцы. Они ведут за собой всех ребят.

Рис. Н. Цейтлина

(Продолжение)

Третий час. Как жарко!

Разомлев от жары, Ляля, Света и Люда плетутся вдоль берега.

Говорить им трудно. Чтобы говорить, надо громко кричать, потому что на берегу очень людно и шумно.

Над самым обрывом, который навис над морем, стоит, весь в лесах, большой пароход, похожий па дом.

На лесах, свесив ноги, сидят босые рабочие. Их так много, будто все люди из бабушкиной станицы прибежали сюда и взобрались на леса. Это они стучат молотками о железный бок парохода. Под ударами их молотков пароход звенит, гудит и звякает.

…Два раза в жизни Ляля ездила с маминой мамой, бабушкой Капитолиной, на пароходе по Неве. По у тех пароходов видны были только полы и перильца. Всё остальное - и бока и дно - оставалось под водой. У этого, здешнего, парохода видны бока, видно и днище. Бока у него шершавые, все в ракушках. Это море его облепило ракушками, когда он тоже плавал в воде.

Ляля останавливается и подымает голову.

- Что глядишь? - говорит Люда. - Не видывала 'ремонта?

- Видывала! - отвечает Ляля и отворачивается. Она никогда не видала ремонта.

Постояв немного возле судоремонтной верфи, девочки идут дальше.

В ушах у них теперь уже не так сильно звенит. Чем дальше они отходят, тем глуше шум. Далеко за ними остался вытащенный на берег пароход, одетый в леса.

Всё тоньше, всё дальше, всё глуше шум у них за плечами.

Ляле кажется теперь, что это тишина гудит и жара гудит. Гудит жаркий воздух и жаркий песок.

Как жарко!

Люда, Света и Ляля садятся в тень, под скалой, на камешек. Море совсем не колеблется. Кажется, будто и морю жарко. Из его глубины торчит неподвижный и толстый палец - вышка землечерпалки.

Когда-то, в войну, здесь стояли немцы. Они хотели забрать себе море, и берег, и землю в станице - так рассказывает Люда. Это немцы разбили землечерпалку. С тех пор она перестала черпать ил в песок со дна, но до снх пор ещё торчит над водой её ржавая вышка.

- Ой, а чего здесь было! - задумчиво говорит Люда. - Вот раз, когда уже немец утёк, вышел ранним утречком на берег дед Никифор. Видит. три морячка лежат на песке. В моряцкой одежде, в хороших сапожках… На одном майорские погоны. На другом - капитанские. А третий - рядовой. Матрос. Дед бегом до колхоза. Так и так. Прибило к берегу морячков… Сбежались бабы со всей станины… Смотрят, в лица заглядывают. Всем страшно, не свои ли, не родные ли?… Не признали за свойственников. Стало быть, с дальнего берега землячки.

Захоронили их вон там под кленом. Шибко плакали. Соколиками, сыночками называли. Гробы всю дорогу на плечах нести.

Схоронили, конечно. А по фамилии не знаем. До сих пор а© знаем, какое у них имя, отчество.

Выстроили заборчик вокруг могилки. Стали ребята из детского сада носить на могилку цветки. k летом Нетопорченко с «Плодовощбазы» просвежает краской ихний заборчик…

Люда часто-часто мигает. Её белые бровки вздымаются, движутся, словно хотят взлететь…

- А один паренёк из юигов на дно нырял. - вдруг говорит Света. - Землечерпалку чипить будут, вот он и нырпул. Так столько ракушек на ней осело, что ужас!

- А как это он увидел на дне ракушки? - спрашивает Ляля. - Ведь в воде же темно!

- Очень просто. Вот эдак. Взял да увидел.

- А под землечерпалкой этой, - вдруг говорит Люда, - один дедка живёт… Так волоса у него до пяток. Вместо пальцев крабы, вместо глаз медузы. Ну, а вместо носа камыш…

- Нет такого деда! - говорит Ляля.

- То есть как это «нет»! - удивляется Люда. - А ты докажешь? Вредная какая! Деда нет, а цепки посредине, поля есть? Ага! Губы сразу-то подобрала… Молчишь…

- Не молчу! - говорит Ляля и вспоминает, что надо обидеться. По ей лень обижаться: так жарко!

Вот лежит медуза на бережку. Это море выбросило её на песок.

Медуза тает. Ей, наверно, тоже жарко.

Девочки поднимаются. Лениво гуськом бредут они вдоль берега. Берег пустынный. Кругом ни души. Но вдруг Ляля видит, что на берегу стоит седой человек. Он стоит в странном доме без степ, но зато с широкой красивой крышей из камыша. Человек спокойно смотрит вперёд, на море. На нём белый передник и шапка зюйдвестка. Перед ним большие весы.

- Приёмщик, - говорит Света.

- Заядлый он! - объясняет Люда. - Такой скандальный… Дед Матвеич, который сменщик ему, тот много потише…

А «Заядлый» даже, и не глядит на девочек. Он почёсывает затылок.

На песке, рядом с ним, лежит лодка с опрокинутым кверху днищем. Её днище просмолено. Из терпко, пряно и сладко пахнущей черноты рвётся мелкая мошка. Мошка увязла в смоле. Она вздымает крылышки и жужжит. Ей тяжело.

- Давай-ка. отпустим ее, - говорит Света. - Если мошку, или осу, или птицу на волю отпустишь, так рыбаку полегчает в море - много рыбы пойдёт.

- Отпустим, отпустим, - говорит Ляля.

И девочки отдирают мушиные ножки от днища лодки.