Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1971 год

— И те и другие канаты надо закреплять с наветренной стороны стропового кольца, возможно ближе к корме.

— Ты прав.

— Я плохой полемист, — вступил Стриндберг. — И мне не хотелось бы критиковать задним числом. Но факт есть факт: мы с Экхольмом еще в прошлом году отмечали, что гайдропы помещены слишком близко к центру шара.

— В самом деле? — сказал Андре.

— Ты обещал это исправить, — продолжал Стриндберг. — Но так ничего и не сделал.

Андре сбросил одеяло.

— Жарища окаянная.

— У тебя жар, — сказал я. — Хотя некоторые говорят, будто севернее семидесятой параллели жара не бывает. Дать тебе опий или морфий?

— Ни того, ни другого.

— Я не хочу тебя принуждать.

— Ты не можешь меня принудить.

— Когда доктор Экхольм вышел из состава экспедиции, — сказал я, — он, в частности, утверждал, что шар пропускает газ. Что он не продержится месяц в воздухе, как ты обещал.

— В частности, — повторил Андре.

— А твои слова?

— Какие именно?

— Будто «Орел» продержится в воздухе тридцать дней, семьсот пятьдесят часов. Семьсот пятьдесят часов, а на деле не прошло и пятидесяти часов, как гондола уже билась о лед.

— Обледенение, — ответил он. — Влага и обледенение. Больше тонны лишнего веса прижимали шар вниз, когда мы сели. Если бы не влага и лед, мы сейчас были бы в Сибири или на Аляске.

— Экхольм считал, что шар не держит газ, — повторил я. — Нобель предложил оплатить новый шар. Ты отказался.

— Конечно, — ответил Андре. — «Орел» — лучший из всех воздушных шаров, какие когда-либо конструировались. Зачем делать новый шар? В лучшем случае он был бы равен «Орлу». Гайдропы, паруса, управляемость шара? Чертовски сложная штука.

— Почему заранее не проверить шар — подъемную силу, утечку газа, управление?

— Нехватка времени, — сказал Андре. — У нас попросту не было на это времени. Не было времени, дорогой друг.

Буря, сильный мороз. Ветер сместился к норд-весту.

Час за часом мы обсуждали свое положение.

— Мы должны быть реалистами и циниками, — сказал я.

— Кто тебе мешает? — спросил Андре.

— Я устал. Чертовски устал. У меня сводит ноги, а на левой ступне два нарыва. Но ведь я. самый крепкий. Ты уже немолод, Андре. А ты, Стриндберг, слишком молод и слаб. Дальше возиться с санями нет смысла. Продолжать наш переход — переход вслепую — нелепо. Мы идем на восток, нас сносит на запад, идем на юг, нас сносит на север. И в какую бы сторону мы ни шли, куда бы нас ни сносило, одно несомненно: впереди зима, бураны и неслыханные морозы. Я самый крепкий, и то не боюсь честно признать, что долго не выдержу. Из-за больной ноги я еще дня два не смогу один тащить сани. А потом придет моя очередь помогать вам. Единственный разумный выход — построить из снега и льда надежную хижину. Тогда у нас будет шанс пережить зиму и весной двинуться дальше.

— Я уже давно об этом думаю, — сказал Стриндберг.

— Я подчиняюсь мнению большинства, — сказал Андре.

— Как всегда, — заметил я.

Воспользовавшись тем, что ветер ненадолго стих, мы со Стриндбергом проверили наши запасы. Итог был неутешительным. Пришлось вводить норму: в день на троих четыреста граммов мяса, двести граммов концентрата, семьдесят пять граммов размоченных галет или хлеба и две порции горячего кофе или какао.

При таком пайке можно растянуть провиант на три недели.

Андре крепко спал, завернувшись в одеяло.

— Он лазил в аптечку, — сказал я. — Ящик сдвинут на несколько дециметров, на крышке нет снега. Насколько я могу судить, взял облатку с опием и облатку с морфием.

С утра слабый северный ветер, небольшой снегопад, туман, видимость несколько сот метров, около двух градусов мороза.

Было ясно, что нам нельзя оставаться на этой льдине. Она была совсем маленькая: развалившийся торос с припаем из обломков льда.

— Что же это ты, Андре, не воспользовался случаем произвести научные наблюдения, пока мы сидели без дела, не проверил толщину и плотность льда? — съязвил я.

Андре предложил сделать вылазку и поискать подходящую льдину для зимовья.

— И оставить здесь все наше снаряжение? — спросил я.

— Да. Без него мы успеем разведать площадь побольше.

— Пойдем врозь? Каждый в свою сторону?

— Ну да, почему нет?

— Либо у тебя помрачился рассудок, либо ты еще не проснулся. Лед движется, все меняется — разводья, торосы, снегопад, туман. Что за безумная идея! Чтобы мы разошлись на разведку, ты — на восток, Стриндберг — на юг, я — на запад!

— Нет так нет, — сказал он.

— Не пройдет и четверти часа, как мы затеряемся в этой проклятой белой каше.

— Завтра все трое были бы мертвы, — добавил Стриндберг.

Мы свернули лагерь. С палаткой пришлось повозиться: ледяная корка внутри и снаружи. Мы соскребли лед, но не решились сложить палатку. Чтобы не лопнул брезент, расстелили ее в лодке.

— Когда-то она весила девять килограммов,— сказал я. — Теперь все двадцать.

— Мешок тоже когда-то весил девять килограммов, — заметил Стриндберг.

Пока мы нагружали сани, чуть южнее нашего лагеря открылось широкое разводье. Это означало, что поиски подходящей льдины придется начать с лодочного перехода.

— Странно, — сказал я, — как упорно и настойчиво мы идем на юг. Хотя лед сейчас, возможно, дрейфует на запад, и мы дальше продвинемся на юг, если пойдем на юго-восток.

Мы продолжали идти на юг. Шли страшно медленно — из-за бесконечных торосов, из-за свежего сухого снега, который не позволял как следует упереться ногами, скрывал щели и трещины, а местами образовал метровые сугробы — в рассеянном свете не различишь, мы замечали их, только когда спотыкались и падали ничком.

Под вечер мы нашли льдину, которая внушала доверие. Она была на редкость ровная, без единой лужицы пресной воды.

Мы остановились посередине, подле большой, почти кубической глыбы льда высотой около двух метров.

Я заметил, что Андре тоже хромает.

— Нарыв? — спросил я. — Судороги?

— Ничего особенного, — ответил он.

— Очень больно?

— Терпеть можно.

Мы со Стриндбергом сели на сани с подветренной стороны глыбы.

Андре обошел льдину. С севера, востока и юга ее окаймляли невысокие торосы, на западе медленно росло свежее разводье, тут же покрываясь коркой молодого льда.

Снегопад прекратился, но видимость оставалась плохой. Мороз крепчал, ветер постепенно усиливался.

Мы со Стриндбергом раскурили трубки. На ходу нас прошиб пот, зато теперь мы продрогли. Впрочем, мы так привыкли мерзнуть, что перестали с этим считаться.

Андре ходил по льдине сужающимися кругами и на каждом втором шагу втыкал в лед гарпун.

Толщина снега была около двадцати сантиметров, не считая глубоких сугробов с подветренной стороны торчащих глыб.