Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1971 год

— Что ты сознательно втравил нас в затею, которая заведомо была обречена на провал.

Поужинали поздно: жареная медвежатина, малиновый сок, по два бутерброда с ливерной колбасой, жидкий кофе. В палатке было темно. Небо прояснилось, остро мерцали звезды,. колыхалось северное сияние. Арктическая зима уже настигла нас. Как-то трудно было представить себе теплые солнечные лучи, которые согревали нас несколько недель назад.

— Я был вынужден, — сказал Андре.

— Вынужден?

— У меня не было выбора. Мы должны были стартовать.

— У тебя не было выбора. Мы должны были стартовать.

Два дня подряд сильный мороз, ясное небо. Инструмент лежал в лодке, и мы уже не думали о том, чтобы поточнее определить наше место. Отлеживаясь в палатке, иногда выходили прогуляться, собирали плавник.

Андре начал второй дневник.

Потепление, южный ветер, сильный снегопад.

Мы продолжали строить хижину. Сгребали руками снег, клали его на готовую часть стены и поливали морской водой.

Андре преследовали поносы.

— Мало судорог, — сказал я, — так еще эти окаянные поносы.

Добро бы, пресловутая цинга. Но откуда судороги? Поносы? И эти непонятные нарывы?

Вечером Андре разделся и осмотрел свое тело.

— Три нарывчика, — сказал он. — Один на ступне, другой в паху, третий в правой подмышке.

— И еще два на спине, — добавил я.

Он оделся и пожаловался, что в палатке жарко.

— Не жарко, — сказал я. — У тебя температура. Судороги, понос, нарывы, еще и температура.

К нашему лагерю явился белый медведь, и я выстрелил по нему в темноте. Не попал, но выстрел напугал медведя и заставил его уйти.

Пользуясь небольшим снегопадом, я продолжал трудиться над хижиной. Температура воздуха опять начала падать, снег был сухой, мелкозернистый.

Андре лежал в спальном мешке. Раза два он подзывал меня, чтобы я растер ему мышцы ног, которые сводило судорогой. Он жаловался на жару. В палатке было минус два-три градуса.

— Надо сложить пирамидку над могилой Стриндберга, — сказал он.

— Когда дом будет готов, — ответил я.

— Он умер без мучений.

— Он даже улыбался, — сказал я.

Я продолжал работать, стена росла страшно медленно. Большой дом на льдине мы с Стринд-бергом построили за две недели. Теперь была задумана гораздо меньшая хижина, но стало намного труднее добывать снег и лед.

— Хорошо еще, плавника много, — сказал я Андре, устроив передышку. — Пригодится для крыши.

— Сейчас у меня совсем сил нет, — ответил он. — Но дня через два смогу тебе помогать.

— Это хорошо.

— А что за день сегодня? — спросил он. — Какое число?

— Не знаю точно. Что-нибудь 12, 13 или 15 октября.

Дни заметно укоротились.

— Температура, судороги, понос, — сказал Андре. — Но через несколько дней, когда температура и судороги кончатся, будем строить дом вместе. Крышу сделаем из плавника и снега...

По ночам ясное небо, северное сияние, все более крепкий мороз.

— Бессилие, — сказал Андре как-то утром. — Лежишь и чувствуешь, как тебя оставляет бессилие. Нет, я хотел сказать — силы оставляют.

Он лежал поверх спального мешка, закутанный в одеяла, — два изношенных, обледеневших одеяла.

— Проклятая белизна, — сказал он. — Все время свет, свет без теней.

— Ночи стали длиннее дней, — ответил я. — А сейчас утро.

— Нужно строить дом, — настойчиво произнес он. Потом добавил: — Есть не хочется, только ковшик воды.

Я подал ему алюминиевую банку с водой. Пришлось приподнять его за плечи, чтобы он смог напиться. Я почувствовал сквозь одежду, какая у него тощая, костлявая спина.

— Больно? — спросил я.

— Теперь нет, — сказал он. Потом спросил: — Что ж ты не идешь работать?

— Я еще отдохну немного, — ответил я.

Я вздремнул. Когда через час-другой проснулся, Андре лежал неподвижно, не дышал и не отвечал на мои вопросы. Один глаз был зажмурен, другой открыт, роговица успела высохнуть.

Я долго глядел на него: старик, дряхлый старик с худым старческим лицом и седой бородой.

Я уже много недель не видел собственного лица в зеркале.

Температура упала до минус двенадцати.

Я прошелся вокруг лагеря — приятно размяться. Лодка на моих санях оставалась неразгруженной.

Я обдумывал свое положение снова и снова. Провианта для зимовки хватит с избытком. Но проблема заключалась не в провианте, не в еде, а в одиночестве.

Я надел на шею черный бант и улыбнулся.

Одиночество? Нет, больше того: утраченное товарищество.

Примус работал безотказно. Я сварил кофе, две большие кружки крепкого кофе. Больше не надо экономить.

Погасив примус, я открыл нараспашку вход в палатку. Разулся и залез в спальный мешок. Он был тонкий, изношенный, мех внутри почти весь стерся.

Шесть облаток опия и восемь облаток морфия. Я проглотил их одну за другой и запил несколькими глотками горячего кофе. Затем высыпал себе в рот содержимое двух пробирок из нашей аптечки: в одной был опий, в другой — морфий. Они надежно хранились в деревянных трубках. Я выпил еще несколько глотков воды — нет, не воды, а горячего крепкого кофе.

Смеркалось, наступил вечер. Двенадцать градусов мороза.

Холодный пол и ветерок снаружи освежали. Тело, руки, ноги налились сонной тяжестью.

Я лег на бок возле Андре. У него была седая борода: старик.

Я был еще молод.

Сокращенный перевод со шведского Л. Жданова