Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1971 год

— Ну? — сказал я, когда он вернулся.

— Льдина как будто крепкая, — ответил он. — Но она покрыта снегом, при таком свете трудно судить о ее строении.

Посовещавшись, решили разбить лагерь. Можно было и не совещаться, все равно мы слишком устали, чтобы идти дальше.

Ставить обледеневшую палатку было нелегко. Спальный мешок скрипел и стонал, когда мы его расстилали, будто торос.

Стриндберг разжег примус и приготовил скудный ужин. В палатке потеплело, а когда лед и иней оттаяли и прекратилась капель, стало и вовсе уютно.

Стриндберг лег и тотчас уснул.

Пополуночи уже начало светать, я проснулся и увидел, что Андре приоткрыл палатку и стоит на коленях у выхода. Он уже снял куртку и теперь стягивал через голову толстый свитер.

— Не спится? — спросил я.

— Чертовски жарко, — бросил он через плечо. — А ты почему не спишь?

— В палатке совсем не жарко, — ответил я. — У тебя температура. Я из-за тебя проснулся.

Он промолчал.

— По-твоему, я с тобой слишком резок?

— Каждый вправе быть самим собой, — сказал он.

Мы говорили тихо, чтобы не потревожить Стриндберга.

— Теперь ты осознал все безумие твоей затеи с шаром? Ошибки в замысле. Плохое снаряжение. Провал был предрешен. Я уже не говорю про гайдропы и твою панику на старте.

— Нет, — ответил он.

— Не хочешь осознать?

— Нет.

— Тут мы с тобой сходимся, — сказал я. — Я тоже отказываюсь признать всю нашу экспедицию безрассудной затеей.

Андре лег поверх спального мешка и завернулся в одеяло.

Через несколько минут снова послышался его голос:

— Нобель, Альфред Нобель — один из величайших безумцев, каких я когда-либо встречал.

Минус четыре, крепкий норд-норд-вест, сплошная облачность.

Мы начали сооружать зимовье возле высокой глыбы, так чтобы она образовала одну из стен.

Мы со Стриндбергом начертили план. Ширина домика — три с половиной метра, длина — около шести, три помещения: кладовая, кухня с «гостиной» и в самой глубине — спальня, площадью чуть больше спального мешка. Условились делать двойные стены с воздушной прослойкой около десяти сантиметров, чтобы лучше защититься от предстоящих морозов.

Назначили Стриндберга подрядчиком и приступили к строительству.

Строительного материала — льда — кругом было сколько угодно, но нам не хватало нужного инструмента. У нас были только топор (латунный, со стальным лезвием) и маленькая пила-ножовка.

Нам бы две хорошие, метровые пилы, какими работают в лесу.

— Кстати, о пробелах, — сказал я Андре. — Ледовый бур тоже не помешал бы. С ним гораздо легче проводить научные исследования толщины дрейфующих льдов, которыми ты так увлекаешься. Между прочим, впервые мне в самом деле хотелось бы знать толщину льда — льдины, на которой мы находимся. Ее строение. Насколько она однородна и все такое прочее.

Во второй половине дня мы со Стриндбергом успели выложить фундамент, стало хоть видно, каким будет домик, и можно было убедиться, верно ли рассчитаны помещения.

Тут нашу работу прервал выстрел. Андре удалось застичь врасплох тюленя и убить его из двустволки. Мы торжествующе приволокли тюленя в лагерь.

Если прежде, когда удавалось убить медведя, мы могли взять только мозг, сердце, почки и несколько кусков мяса, а все остальное доставалось песцам и пернатым хищникам, то теперь не надо было думать о тяжести саней.

— Провиант на ближайшие три недели, — сказал Андре.

Мы устроили пир, зажарили тюленье мясо на тюленьем жире и наелись до отвала. Наши бороды лоснились от жира.

— Еще восемь тюленей, — сказал Андре, — и мы будем обеспечены на всю зиму.

— Жиры, белки, но как мы обойдемся без твоих углеводов? — спросил я.

— Кровь, — ответил он. — Она на вкус сладкая. В ней должны быть углеводы.

Мы со Стриндбергом продолжали строить домик; дул сильный норд-вест, температура воздуха падала.

Я нашел замерзшую лужу пресной воды в тридцати шагах от домика. Сделал топором прорубь, и работать стало легче: клади осколки льда, комья снега и поливай водой — она быстро замерзает, и получается прочная стена не хуже кирпичной.

Моя нога заживала, зато у Стриндберга на ногах появились новые нарывы.

Андре сделал несколько безуспешных попыток определить толщину льдины. В снегу на торосах собрал образцы глины и гравия. Нашел даже кусок прогнившего дерева.

В разводье у западного края льдины он поставил ярус, нет, пародию на ярус: вместо крючков гнутые булавки с наживкой из тюленьего жира. И конечно, ничего не поймал.

Один раз он упал навзничь на лед и остался лежать с поджатыми ногами. Мы подбежали к нему, но он поднял руку.

— Ничего особенного, судороги. Оставьте меня. Скоро пройдет.

Через несколько минут он выпрямил ноги, но встать не смог. Мы отнесли его в палатку, хотя он возражал.

Семнадцатое сентября был большой день. Солнце проглянуло между облаков, позволяя достаточно надежно определить место, и мы установили, что последние пять дней нас несло на юг со средней скоростью целых два километра в час.

Видимость была не ахти какая, тем не менее часа через два Андре объявил, что видит землю на юго-юго-западе.

Это не была галлюцинация. Мы видели невооруженным глазом остров, покрытый льдом.

Стены нашего домика были подняты уже на полметра, и мы со Стриндбергом прервали работу.

Никакого сомнения: впервые за два месяца показалась земля. Мы прикинули, что до нее километров десять.

Такое событие стоило отметить. Я подстрелил несколько чаек. Мы изжарили их на тюленьем жире и выпили по кружечке сладкого малинового сока.

— Это, должно быть, остров Нью-Айсленд (1 На современных картах — остров Белый.), он лежит между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, — сказал Андре.

Других вариантов не могло быть.

— Мы продвинулись больше градуса по широте, — добавил он.

— С каких пор? За какое время?

Андре рассмеялся.

— Больше градуса продвинулись, — повторил он. — Плевать, за какое время. Главное — дрейфовали быстро. Дрейфовали на юг.

И в эту ночь я проснулся из-за него Видно, сон у меня стал чутким.

Выбравшись из спального мешка, он растирал икроножные мышцы, вытягивал ноги, снова сгибал, ворочался с боку на бок. Наконец прекратил массаж, встал на колени, порылся в аптечке, проглотил что-то и запил снеговой водой.

Немного погодя я спросил:

— Как себя чувствуешь?

— Жарко.

— Принял бы немного морфия или опия, — сказал я.

— Обойдусь без лекарств. Я раскурил трубку.

— Послушай, — сказал я. — Этот твой ярус с булавками... Когда я был мальчишкой, я ловил в ручье форель самодельной удочкой. Простая нитка, крючок из булавки. Но мы уже взрослые, и кругом полярное море. Не дети, а трое взрослых. Вместо новых самозарядных винтовок у нас два древних гладкоствольных ружья. Даже настоящей рыболовной снасти нет. Нет сети, только самодельный ярус с гнутыми булавками вместо крючков. Море кишит рыбой, а у нас даже сети нет.