Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1977 год

В коту ввалился Лестандер-младший. Уже несколько лет он заменял в торговых делах отца. Лестандер шумно гоготал, хлопал Аслака по плечу, наконец широким жестом вытащил большую посудину с водкой и бросил ее на шкуры. Как и у отца, у него с собой всегда было много спиртного. «И чего это торговец зачастил ко мне в последнее время? — подумал Аслак. — Оленей у меня сейчас нет, торговать нечем. И соседи стали как-то странно улыбаться, завидев нас. Неужели здесь замешана Утси?»

Лестандер заботливо совал Аслаку в руки досудину с водкой, следя за тем, чтобы жидкость не проливалась зря. И снова Аслаку стало тепло и весело. Разноцветные угли из очага хороводом закружились по коте. Он хотел было запеть йоик, но покачнулся и повалился на бок, скорчившись на шкуре в беспробудном сне. Пробудился он рывком — волна боли заставила его выкатиться из коты и зарыться в снег. Скоро до него донесся истерический смех Утси и уверенный бас Лестандера. В лунном свете Аслак увидел, как, откинув медвежью полсть в своих санях, Лестандер притянул к себе почти не сопротивлявшуюся Утси. Его они не видели. Аслак в ужасе отпрянул, заполз за коту. Сани умчались. Аслак выпрямился и пошел прочь, увязая в снегу.

Вскоре впереди появилась темная громада сейта. Как живые, дрожали, двигались над ним холодные полотнища северного сияния. Сейт сильный, он поможет разобраться, почему Аслак лишился оленей, почему стал бедным и слабым, почему тот, чужой, отнимает у него Утси.

Аслак медленно вспоминает Свою долгую жизнь. Олень всегда давал лопарям все, почти ничего не требуя взамен. Он перевозит саами и его скарб, дает ему молоко, масло и мясо. Холод не страшен саами, если него одежда из теплой оленьей шкуры, сшитая с помощью оленьих жил. Из оленьих рогов делается множество необходимых в хозяйстве вещей. Сейчас, когда пастбищ становится все меньше, сокращаются и оленьи стада, а значит, жизнь саами станет еще тяжелее. Вспоминает Аслак и сотни шкур, оленьих туш и рогов, отданных торговцам в обмен на короткое забытье и головную боль. Изувеченные склоны гор, в чьих ранах копаются пришельцы с юга. Напряженно-ласковые взгляды чужаков, когда им попадается на глаза белая бусинка из речной раковины или крупинки желтого металла. Долго стоит Аслак, глядя на вершину безответного сейта. Затем поворачивается и бредет к коте.

Лестандер уже там — сидит на почетном, самом дальнем от входа месте, пьет водку. Тень скользнула по его лицу, когда он увидел Аслака. Гость пододвигает хозяину посудину, но Аслак только делает вид, что пьет. Наконец раздался пьяный храп гостя. Аслак собрал ремешки из сыромятной кожи и крепко-накрепко привязал Лестандера к толстым чурбанам, служащим опорой коте. Рука Аслака привычно скользнула к поясу, где всегда висел острый лопарский нож. Почему-то задрожали руки. Нащупав бутыль с водкой, Аслак сделал большой глоток.

Лестандер застонал во сне и попытался перевернуться, но веревки крепко сдавили его. Торговец открыл глаза. Старый саам сидел над ним на корточках. В его руке блестел острый нож. Переполнившись ужасом, Лестандер завыл. Аслак заткнул пленнику рот меховой рукавицей.

Но, странное дело, в отблесках открытого очага на молодом лице Лестандера сверкнули крупные слезы. Казалось, он просил прощения. В необыкновенно ясной голове Аслана раздавался гул. Схватив посудину с водкой, Аслак, не отрываясь, пил, пока она не опустела... Гул прекратился. И сразу услышал он грозный, торжественный голос сейта. Аслак кинулся вон из коты, бросился бежать по голубой поверхности, вздымая снежную пыль. Но голос сверху догоняет его. Саам силится открыть глаза, а в воздухе звучит:

Ты должен спать там, где спят твои стада, —

В долинах, которые даны нам от века.

Только здесь ты понимаешь, для чего живут все живые,

Только здесь до тебя доносится глас умерших.

Ты слышишь, как лают твои собаки?.. —

Слышу, — пытается ответить Аслак, но снег уже не тает возле его голой руки...

Я посмотрел на рассказчика. Трубка Юхана погасла. В глазах, казалось, светился отблеск того давнего очага.

— Его нашли через несколько дней. Как видите, мы тоже, подобно племенам сиу, команчей или, к примеру, ирокезов, могли ступить на тропу войны.

В голосе Юхана слышалась ирония.

— И так же, как американские индейцы, мы оказались беззащитными перед наступлением цивилизации, — продолжил он совсем серьезно. — Ее жернова перемалывают нас. Кстати, мало кто из саами в шведской Лапландии носит сейчас национальную одежду. Разве что иногда, в торжественные дни. И то в виде исключения...

Декабрь. Москва. Передо мной газета из тех далеких мест. На снимке — раздел оленей ситы между семьями саами. На заднем плане колышется море ветвистых рогов. В морозном воздухе — клубы пара над оленьими мордами. Молодой олень отчаянно рвется, стараясь освободиться от накинутого ему на рога лассо. Спиной ко мне стоит молодой лопарь, изо всех сил удерживая оленя. На темной одежде саама видны едва заметные полосы. Снимок черно-белый, но я уверен, что это тот самый ярко-красный орнамент на сине-голубом фоне.

И я понял, что, раз побывав в «стране лаппов», невозможно ее забыть. Долго еще меня будет тянуть в эти края — края багряных берез и холодных быстрых рек. Я стал, говоря языком саами, «лаппин хулу» — так лопари называют людей, навеки покоренных Лапландией.

Валерий Рыжков

— Этим фрескам четыреста тридцать лет...

Я знал, что средневековые мастера и в России, и в Западной Европе иногда помещали фрески снаружи церквей, но главным образом на фасадах. А то, что предстало передо мной здесь, в румынском селе Арборе, на земле средневекового княжества Молдова, не укладывалось ни в какие привычные для меня схемы: все стены церкви начала XVI века были снаружи сплошь покрыты великолепными росписями. Что это? Прихоть заказчика? Причуда живописца, уверенного в том, что его краски смогут столетиями противостоять любой непогоде?

Мой спутник, румынский журналист, переждав первый приступ моего восторженного недоумения, сказал:

— Это еще не все. Это только Арборе.

Потом были еще старинные монастыри. И везде древние стены, словно укрытые многоцветным, праздничным ковром. Не экзотическое исключение из общей культурной традиции, вызванное к жизни творческим импульсом какого-либо мастера, но явление, объяснить которое может только история.

Первые каменные монастыри здесь стали сооружаться во второй половине XV века при господаре Стефане III, прозванном Великим. Это была эпоха непрестанной борьбы против надвигавшегося владычества оттоманской Порты, и поэтому монастыри служили не только оплотами религии, но и военными крепостями. Но, как это не раз случалось в смутные и тревожные времена средневековья, под защиту монастырских стен приходили мастера и художники, и постепенно крепости-монастыри становились своеобразными хранителями многих ремесел и народного искусства.