Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02

Гаради оглядел стоящих вокруг воинов.

— Есть среди вас кто-то, кто хочет оспорить мое право на место Мтепвы? — уверенно спросил он.

Чтобы бросить ему вызов, поднялся могучий Маконда, и через тридцать секунд Гаради тоже был мертв.

На границе Занзибара их ждали англичане. Рабов освободили, слоновую кость конфисковали, воинов арестовали и определили на работы на железной дороге Момбаса — Уганда. Двое из них были позже убиты и съедены львами в районе Цаво.

К тому времени как лейтенант Дж. Г. Патерсон застрелил печально известных львов-людоедов из Цаво, железная дорога почти что добралась до лачуг Найроби и имя Мтепвы было забыто так прочно, что даже в единственной книге по истории, где оно упоминалось, это имя было искажено.

— Поразительно! — воскликнул Культуролог. — Я знал, что они поработили многие расы галактики, но обращать в рабство самих себя ! В это невозможно поверить!

Я отдохнул и затем рассказал историю Мтепвы.

— Все идеи должны откуда-то появляться, — сказал Бел-лидор спокойно. — Эта совершенно очевидно родилась на Земле.

— Варварство! — проворчал Культуролог.

Беллидор повернулся ко мне:

— Человек никогда не пытался поработить твою расу, Тот, Кто Наблюдает. Почему так произошло?

— У нас не было ничего, что его бы интересовало.

— А ты помнишь, как человек господствовал в Галактике? — спросил Культуролог.

— Я могу вспомнить даже то, какой была наша Галактика, когда прародители Человека убили Бокату и Энкатаи, — честно сообщил я.

— Ты сам когда-нибудь имел дело с Человеком?

— Ни разу. Мы для него были бесполезны.

— Но разве он не уничтожал без всякой жалости даже то, что было для него бесполезно?

— Нет, — сказал я. — Он забирал то, что хотел, и уничтожал то, что угрожало ему. На все остальное он просто не обращал внимания.

— Какое высокомерие!

— Какая практичность, — заметил Беллидор.

— Ты называешь геноцид в масштабе галактики практичностью? — возмутился Культуролог.

— С точки зрения Человека, так оно и было, — ответил Беллидор. — Он получал то, что хотел, затратив минимум усилий и не рискуя почти ничем. Имейте в виду, что одна-единственная раса, родившаяся менее чем в пятистах ярдах от того места, где мы сейчас находимся, когда-то управляла империей, насчитывающей миллионы миров. Практически каждая цивилизованная раса в галактике говорила тогда по-террански.

— Под страхом смерти.

— Верно, — согласился Беллидор. — Я не говорил, что Человек был ангелом. Но если он и был дьяволом, то дьяволом результативным.

Пришло время мне поглотить новый артефакт, который Историк и Культуролог, похоже, определили как рукоятку ножа, но даже когда я удалился, чтобы выполнить свои обязанности, я все еще мог слышать их рассуждения.

— Удивительно, что при такой кровожадности и умении добиваться своей цели, — сказал Культуролог, — он прожил достаточно долго, чтобы успеть добраться до звезд.

— Это и в самом деле удивительно, — согласился Беллидор, — Историк рассказал мне, что Человечество не всегда было однородным и на заре его истории распадалось на несколько разных групп. Они отличались по цвету кожи, по вероисповеданию, по территории, — он вздохнул, — все же Человек, должно быть, научился жить в мире с собратьями. Хотя бы это говорит в его пользу.

Когда я добрался до артефакта и начал поглощать его, слова Беллидора все еще стояли у меня в ушах…

Мэри Лики еще раз нажала на гудок лендровера. В музее ее муж повернулся к молодому офицеру в военной форме.

— Просто не знаю, какое задание вам дать, — сказал он. — Музей еще не открыт для публики, и мы в добрых трехстах километрах от Кикуйюленда.

— Я просто следую приказам, доктор Лики, — ответил офицер.

— Что ж, полагаю, безопасность не повредит, — признался Лики. — Многие кикуйю хотят моей смерти, несмотря на то, что в суде я пытался защищать Кеньятту. — Он подошел к двери. — Если находки на озере Туркана окажутся интересными, мы пробудем там около месяца. В противном случае мы должны вернуться через десять — двенадцать дней.

— Понятно, сэр. Музей будет на месте, когда вы возвратитесь.

— Я никогда не сомневался в этом, — сказал Лики, выходя и усаживаясь в автомобиль рядом с женой.

Лейтенант Ян Челмсвуд стоял в дверном проеме и смотрел, как Лики в сопровождении двух военных машин спускаются вниз по красной грунтовой дороге. Когда через несколько секунд машина скрылась в пыли, он вернулся в здание и закрыл дверь, чтобы пыль не набилась внутрь. Стояла гнетущая жара, он снял китель и кобуру и положил их на одну из маленьких музейных витрин.

Все казалось странным. Согласно его представлениям о дикой Африке, почерпнутым из старых немецких фотокарточек и американских фильмов, Восточная Африка была страной чудес, с зеленой травой и чистой водой. Никто даже не упоминал о пыли, но, вернувшись домой, он сохранит память только о ней одной.

Нет, неправда, не только о пыли. Он никогда не забудет то утро в Наньюки, когда их войска подняли по тревоге. Он прибыл на ферму поселенцев и обнаружил всю семью, разрубленную на мелкие кусочки; весь скот искалечен, у многих животных вырезаны гениталии, уши, глаза. Но самым ужасным зрелищем посреди этого ада, которое ему не позабыть до самой смерти, был котенок, пригвожденный кинжалом к почтовому ящику. Это была подпись May May; на случай, если кто-то подумает, что скот и людей вырезал какой-то случайный безумец.

Челмсвуд совершенно не разбирался в местной политике. Он не знал, кто и зачем развязал эту войну. Для него это не имело значения. Он был просто солдатом, выполняющим приказы, и если ему будет приказано вернуться в Наньюки с тем, чтобы убить людей, совершивших эти зверства, что ж, тем лучше.

Но сейчас его выдернули, как он считал, для выполнения идиотской повинности. В Аруше начались небольшие беспорядки, не настоящее May May, а скорее демонстрация в поддержку кенийских кикуйю, и туда перебросили его часть. Затем правительство обнаружило, что профессору Лики, чьи научные открытия прославили ущелье Олдувай практически по всей Восточной Африке, угрожает смертельная опасность. Несмотря на его протесты, власти настояли на том, чтобы выделить для него охрану. Большинство парней из части Челмсвуда должны были сопровождать Лики в поездке к озеру Туркана, но кому-то следовало остаться для охраны музея, и ему просто не повезло, что его имя стояло первым в расписании нарядов.

Это даже не походило на музей, во всяком случае, на те музеи, в которые его водили родители в Лондоне. Те были и вправду музеями, а это — просто двухкомнатное строение с глинобитными стенами, где хранится около сотни находок Лики. Древние наконечники стрел, какие-то странной формы камни, служившие доисторическими орудиями, несколько костей, явно не обезьяних, но и не принадлежавших, в чем Челмсвуд был уверен, созданиям, с которыми он находился в родстве.