Журнал «Наш cовременник» - Наш Современник, 2002 № 03

Такова установка, диктуемая проектом всемирной скандализации общества. Что же видим в итоге? Уже не только изможденный Михаил Осокин дня не может прожить без скандальных сюжетиков в своем репертуаре, но и массовому телезрителю уже внушен рефлекс на поиск скандальной подачки, на все новые и новые порции возбуждающих внушений. Такой зритель, если почему-то не увидит в назначенный час Осокина, сразу занервничает, нашарит на пульте кнопку другого канала, выйдет хотя бы на Клейменова, который тоже мастак по скандальным «картинкам», или на Миткову, или на кого еще.

Итак, они все вместе и многие сотни подобных им вполне намеренно, с неколебимой методичностью заталкивают нас в свой Скандал-холл — помещение, лишенное выходов в мир естества. («Оставь надежду всяк сюда входящий».) Нам навязывают уровень восприятия действительности совершенно безрадостный и бесперспективный. Нам внушают, что кроме скандалов и жизни-то никакой в стране нет, что наша страна — самая скандальная в мире и что она уже не имеет никакой иной перспективы, кроме перспективы скандала.

Тотальная скандализация информационного пространства страны дает, по крайней мере, два результата. Во-первых, поощряются самые низменные вожделения в зрителе, слушателе, читателе, о чем подробнее будет сказано ниже. Во-вторых, внушается, что человек сущностно подконтролен и подопытен, что духовно-нравственное ядро личности легко взломать, мировоззренческую самобытность человека не составляет труда переиначить или даже упразднить. Повсеместное наращивание усилий по скандализации информационного пространства есть не что иное, как покушение на способность человека сознательно выбирать свой жизненный путь, выстраивать самостоятельную и здоровую духовную доминанту.

Казалось бы, нам ли привыкать к агрессивным внедрениям в интимную сферу человека, в святая святых его личности? Знавали и не такое. И именно из-за того, что памятны более грубые формы идеологических внедрений и внушений, нынешние формы кому-то могут показаться совершенно безобидными и даже привлекательными. Ведь с их помощью перед нами вроде бы распахиваются новые горизонты познания действительности. Если старая идеологическая доктрина строилась на жестком ограничении достоверных сведений о происходящем в мире, то нынешняя информационная революция решительно расширяет ассортимент «прав человека», в том числе в его естественном стремлении утолить информационный голод. И кто вслух осмелится сказать, что сие плохо? Где тот обскурант, реакционер и рутинер, который осмелится вслух сказать: «Вы лжете, господа»?

Воздух вокруг меня гудит от возбуждения, негодующий рой рыжих оводов вот-вот облепит мне лоб, уши, загривок… Как!.. Слыханное ли дело? Журналисту отказывают в праве решительно вторгаться в жизнь, вскрывать ее темные стороны?! Неужели снова надо доказывать, что именно в этом смысл существования журналистики — в борьбе за торжество правды? Здесь ее пафос, ее героика. Журналист — воин, отстаивающий и утверждающий правду… Сквозь нестройный гул голосов я, кажется, могу различить еще один — негромкий, вкрадчиво-ласковый, но и твердый одновременно. Это голос главного академика нашей Телеакадемии В. Познера: «Журналист должен знать в с ю правду».

Бедный журналист! Бедная Правда! Когда, наконец, вы соберетесь вместе, когда обниметесь полюбовно? Когда правда перестанет прятаться от журналиста по диким лесам и пещерам? И когда преуспевающие журналисты перестанут бессовестно внушать нам, что обладают монополией на в с ю правду?

Разве наше вынужденно безмолвствующее большинство не видит, что того же В. Познера вовсе не занимает задача представить на обозрение в с ю правду? О «Времена», о нравы познеровских «Времен»! Ведь даже ребенок теперь догадывается, что этому самозванному академику от российской журналистики нужна только избирательная «правда», только тщательно отфильтрованная, «своя правда».

Полюбуйтесь на него: как только услышит со своих трибун робкий голосок, слегка сомневающийся в его «правде», тут же самым резким, самым бесцеремонным образом пресекает это выступление. Будто теннисный мячик, мгновенно отпрыгивает к другой трибуне, где на подхвате уже ерзают те, кто просто отродясь не смеют сомневаться в любом слове и телодвижении своего экранного бога.

Опять же, как и в случае с Осокиным, мне не интересны психологические мотивировки, скрытые за кипучей энергией Познера. Но мне жаль простаков, которые до сих пор верят, что он печется о «всей правде».

Одни считают В. Познера высококлассным исполнителем. Другие — весьма высокого ранга заказчиком. Но в мирке видимой нами журналистики заказчики — тоже исполнители чьих-то неразличимых для нашего слуха поручений. Мы побрезгуем охотиться за академиком и его заказчиками с какой-нибудь скрытно работающей камерой. Тем более что такую работу наверняка уже проделали представители соответствующих служб, обеспокоенных чрезмерным правдоискательством бывшего американца (впрочем, бывшего ли?) Из того, что в Познере видно невооруженным глазом, меня искренне восхищает его прямо-таки бульдожья цензорская хватка. Ей-ей, и в советские времена мне не доводилось встречать цензоров с таким мертвым прикусом. Тут Познер просто молодчина. А то вокруг столько разговору о цензорах, о цензуре, а живого цензора наши молодые люди — в том числе мои студенты, будущие журналисты, — еще не видывали. Теперь видят — и делают свои самостоятельные выводы.

Вообще, благодаря Познеру страна стремительно прозревает в своем понимании демократичности, гласности, свободы слова и прочих лучезарных благ. Я, помнится, просто опешил, когда на глазах у всего народа Познер отцензуровал актрису Э. Быстрицкую, приглашенную им же самим в качестве «свежей головы» во «Времена». Что-то она начала было говорить по еврейскому вопросу в СССР, говорить в том смысле, что не так уж ее и притесняли, как кому-то теперь внушается. Но Познеру очень не понравилось, что актриса-еврейка жила в СССР, не испытывая притеснений по национальному признаку, и он ее тут же притеснил на свой цензорский манер, то есть оборвал на полуфразе. Милая женщина смущенно улыбнулась и не попросила у ведущего (что было бы вполне в духе «прав человека») дать ей договорить начатое предложение. Не знаю, может быть, за кулисами она все же заметила бывшему американцу, что у нас тут пока что другие нравы и что ценители ее таланта обидеться могут на журналиста за его грубые цензорские повадки.

Недавно в нашем видеопрокате появился голливудский фильм «Insider», в русском переводе «Свой человек», хотя точнее было бы назвать его «Посвященный», поскольку речь идет о лице, действительно посвященном в некую серьезную тайну и немало пострадавшем из-за своего посвящения.