Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 09

Впрочем, и «исполнители» всех времен, конечно, тоже хороши. Вспомним того же Федьку Каторжного из «Бесов». Или: «…в Одессу присланы петербургские матросы, беспощаднейшие звери… совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия… Недавно кинулись убивать какую-то женщину с ребенком. Она молила, чтобы ее пощадили ради ребенка, но матросы крикнули: „Не беспокойся, дадим и ему маслинку!“ — и застрелили и его…» (И. А. Бунин. «Окаянные дни»).

Во время Второй мировой войны «гуманные» — «бесконтактные» — методы покорения и подчинения «низших рас» разрабатывали фашисты. Тогда они собирались использовать психотропные химические вещества. Вспомним фильм «Мертвый сезон», в основе сюжета которого реальные события. Там в фашистском концлагере доктор Хасс проводил эксперименты над узниками. Он работал над созданием психотропного газа RH и так излагал свою «гуманную» теорию перестройки человеческого мира по схеме: интеллектуальная элита из представителей высшей расы и всем довольные, равные между собой, обслуживающие эту элиту полуроботы-профессионалы, представители низших рас: «…когда эр-эйч поможет выполоть с земли ненужные сорняки (то есть несогласных, сопротивляющихся людей. — А. Б.), наступит новая эра, золотой век… Это будет общество людей новой породы… Нет больше ни богатых, ни бедных. Есть только элита, живущая в новом отеле: мыслители, поэты, ученые…

Вы спросите, а кто же будет работать?.. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку… эти люди по-своему совершенно счастливы, поскольку они начисто лишены памяти. Они отрезаны от какой бы то ни было информации извне. Ведь отчего люди страдают больше всего? От сравнения. Кто-то живет лучше, кто-то талантливее, кто-то богаче, кто-то могущественнее. А человек, прошедший психохимическую обработку, будет радоваться — непрерывно. Paдoвaтьcя, что ему тепло, что помидор красный, что солнце светит, что ровно в два часа, что бы ни случилось, он получит свой питательный бобовый суп, а ночью женщину. При условии, если он будет прилежно трудиться. Ну разве это не милосердно?..

А дальше эр-эйч сможет постепенно создавать определенные типы служебного человека. Ну так, как это мудро сделала природа в улье, в муравейнике… Представьте: человек-ткач, человек-пекарь, человек-шофер… Причем у него нет никаких других потребностей, никакого комплекса неполноценности. Ну нет же у вола комплекса неполноценности оттого, что он вол! Ну вол, и слава Богу!.. Человек-робот ни о чем не думает, всегда доволен, и он производит себе подобных…».

(Образ города-муравейника — символа нового искусственного мира, города, населенного идеально владеющими одной лишь узкой профессией людьми-муравьями, которые обслуживают «муравьиного» царя и его свиту, проходит через всю мировую культуру. «Мне надо на кого-нибудь молиться. / Подумайте, простому муравью…», — пел Булат Окуджава.

Идея создания «Муравьиного братства», о котором писал Л. Н. Толстой в своем «Детстве», братства, которое поневоле обособляет, тайно выделяет своих членов среди остального народа, зародилась отнюдь не в процессе детских игр.)

А что если того же эффекта, что и с эр-эйч, в деле превращения человека в биоробота можно достигнуть еще более «невинными» и «бесконтактными» способами? Например, определенным музыкальным ритмом, скрытым двадцать пятым кадром телепередач, непрерывной информационной атакой, рекламой всевозможных пороков и аномалий, внедрением сверхузкого профильного обучения наконец и т. п…И вот всемирная армия «чистых пролетариев», всегда довольных профессионалов-наймитов всех специальностей — от ясельных нянек до суперменов-убийц — готова обслуживать своих хозяев.

«Чистыми пролетариями» Андрей Платонов в «Чевенгуре» называл тех, у кого за спиной не осталось ни родины, ни национальности, ни семьи, ни религии, ни культуры — одно лишь коммунальное равенство, желание удовлетворения элементарных плотских и материальных потребностей да еще, в лучшем случае, абстрактная идея, уводящая от реальности. Такова уж главная суть истинного пролетария, от этого никуда не денешься, — это продажа себя как профессионала на рынке умственного и физического труда. Все остальное вторично. Историческая и культурная память пролетария стерта. Иначе не делал бы ставку на него величайший теоретик революционного преобразования мира Карл Маркс: «Пролетариям нечего терять…».

В дореволюционной русской классике слово «пролетарий» почти исключительно ругательное. Гончаров в «Обломове» так называет подлеца Тарантьева и т. д. (Не следует путать пролетария с рабочим и вообще с сознательно работающим, с тружеником, у которого за душой кроме денег есть еще нечто.)

О грядущих попытках перестройки мира по схеме — правящая элита из дорвавшихся до власти активных мизантропов-завистников («кто был ничем, то станет всем») и обслуживающих эту элиту роботов-наймитов физического и умственного труда — не раз предупреждала мировая литература. В том числе и детская литература. (См., например, фантастику Александра Беляева или сказочную фантастику Александра Волкова: «Урфин Джюс и его деревянные солдаты»…)

И в каком только обличье не являлся человечеству претендующий на элитарность бес — разрушитель Божьего мира, какие только маски на себя не надевал! Вчера коммунист, сегодня демократ, завтра фашист, пацифист, религиозный фанатик… Мгновенная приспособляемость к любым обстоя-тельствам, идеальная политическая и социальная мимикрия — вот главный путь достижения адской цели… В «Тихом Доне» Шолохов цитирует воззвание Ленина к соратникам: «…во имя одной цели, одушевленные одной волей, миллионы людей меняют форму своего общения и своего действия, меняют место и приемы деятельности, меняют орудия и оружие сообразно изменяю-щимся обстоятельствам и запросам борьбы…».

Под разными именами, под разными знаменами, а суть одна. Бунин в «Окаянных днях» проводит параллель между вождями французской революции и российской: «…Сен-Жюст, Робеспьер, Катон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были не плохи…». И еще: «Какими националистами, патриотами становятся эти интернационалисты, когда это им надобно!..».

Бывает, что маска беса вообще не имеет определенного очертания и цвета. Любопытно, например, что идеи исламского экстремизма и терроризма не раз в истории каким-то удивительным образом органично соединялись с самыми левыми радикальными коммунистическими идеями: в Турции, в Индонезии, в той же Албании… Вспомним Челкаша в рассказе М. Горького — люмпена, на которого делала ставку зарождающаяся революция в России: «…тряпка на его голове, понемногу краснея, становилась похожей на турецкую феску…».