Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2017

Как живем мы в такой огромной стране,
Где у каждого зверя своя правота,
Где июльские ливни гудят в Костроме,
А за Волгой звенят от жары провода?

Где у стольких людей – один только Бог,
И единый для всех унизительный МРОТ?
Как еще ты стоишь на разломе эпох?!
И как жив еще твой оскорбленный народ?!

Ходила Богородица по мукам,
По адовым кругам – и с каждым кругом
Все меньше оставалось бренных сил.
И плакала, сердешная. И тихо
Просила не спешить архистратига.
Но шел вперед небесный Михаил.

По тернию, по угольям босыми
Ступая ноженьками, думала о Сыне.
По зыбям мертвым и пустыням шла,
Где ни одной звезды на небосводе,
Где страшен гнев, где темен лик Господень,
Где участь всех горька и тяжела!

И молнии, разящие из мрака,
И вихри, восходящие из праха,
И души, вопиющие из ям —
Все сердце материнское объемлет,
Всем жалобам, мольбам и воплям внемлет.
И лик ее любовью осиян.

В кромешной тьме цинизма и безверья
Бреду, как пес, мучительно трезвея,
На тихий свет, что теплится вдали.
Спаси, Пречистая, глухие души
От муки атомной и смертной стужи.
И жажду истины любовью утоли!

Как на голландском полотне,
Он проступает в полутьме —
Глаза из злата.
Который день, который год
Ко мне приходит этот кот —
И нет с ним слада.

Приходит он с ночным дождем,
Когда я болью пригвожден,
Когда мне тошно.
А он, бессмертный, как Енох,
Поет, что я не одинок —
Он знает точно.

Он знает мир и свет иной
И что сосед мой за стеной
Не вяжет лыка.
Он древних звезд читает вязь
И всех событий видит связь —
Мой кот-мурлыка.

Летят светила в окна к нам
И дышит пьяный океан
Среди потемок.
А он гоняется с волной
(И наплевать, что я больной) —
Смешной котенок.

Прямой и резкий, как вердикт,
Он мне про истину твердит,
Впадая в догму…
Но, если он, хотя бы раз,
Не явится в урочный час,
Я точно сдохну.

В этот день, простылый, непогожий,
Дождь – такой же, как и я, прохожий —
Тащится по скверам городским
Мимо мокрых голубей и кошек,
Так сегодня на людей похожих
Хмуростью и взглядом воровским.

Этот день, на прежний не похожий,
Холодком скользит, шуршит по коже,
Как листва под меленьким дождем
На границе воздуха и тверди.
В этот день я в собственном бессмертье,
Как вчера, уже не убежден.

Этот день, лучами промываем,
Катится со стареньким трамваем
Стуком отмеряя каждый стык,
К тучам, подступающим с окраин,
Где осенний свет почти сакрален
В голых рощах и полях пустых.

Где еще верней и обостренней
Слышишь каждый шорох посторонний,
Каждый всхлип над вечностью болот,
Каждый вдох и выдох, каждый отзвук
И под крыльями звенящий воздух —
Ангелов невидимый полет.

Муторный, докучливый, дотошный,
Дождь стирает об асфальт подошвы.
Дождь смывает все, что было здесь:
Контуры домов, следы прохожих,
Силуэты птиц и взгляды кошек —
Дождь смывает все, что было днесь.

В сырых, промозглых ноябрях
Он кровью ледяной набряк,
Как эти листья, эта почва,
Куда нам всем придется лечь.
Да только не об этом речь.
Речь не об этом. Это точно.

А речь о том, что смерти нет,
А есть лишь этот Божий свет,
Где греки осаждают Трою,
Где вечных звезд круговорот
И куст калины у ворот,
Налитый ледяною кровью.

На колесном пароходе,
На старинной той «Чердыне»,
Где отец мой верховодил,
Плыли мы в закатном дыме.

Плыли мы тогда по Волге,
Там, где ивы серебрились.
Там, где берег был пологий,
И где берег был обрывист.

Плыли мимо ярких вспышек,
Мимо облаков летящих,
Мимо всех печалей бывших
И печалей настоящих.

А потом мы плыли мимо
Всех окопов сталинградских,
Мимо холода и дыма,
И могил – родных и братских.

Мимо блиндажей немецких
И дорог, от крови вязких,
Мимо блокпостов в Донецке,
В Краматорске и Славянске.

Шлепали по небу плицы.
И сквозь долгие туманы
Проступали рядом лица
Молодых отца и мамы.

Но сносило тут же в ночь их —
И озноб пронзал навылет,
И звенел вослед веночек
На далекой их могиле.

Плыли мы в сквозном тумане
На разболтанной «Чердыни».
И висела ночь над нами
Крепче каменной твердыни.

Увидел заплаканных дочь и жену —
Родные, далекие лица…
Хотел докричаться до них в тишину.
Хотел с их дыханием слиться.

Гудящая кровь надрывалась в ушах
И в сердце, любившем не часто —
Когда остается до вечности шаг,
До любящих не докричаться.

Вечных странствий ветер горький,
Дым разлук, летящий вслед…
Дом высокий на пригорке,
Дальних окон тихий свет.

Блики скользкие на ставнях,
Листьев взлет и крыльев взмах —
Где-то там, в сиренях давних,
В летних ливнях, в легких снах.

Первый снег в твоих ладонях,
Мерзлых рельсов первый стык —
Где-то там, в пространствах дольных,
В долгих снах, в полях пустых.

– Налей-ка еще нам по «сотке», Тенгиз, —
Кричит через головы бывший танкист,
А ныне – бездомный калека.
– Я выпить желаю за взятый рейхстаг,
За ногу в кустах и за душу в крестах,
За нашу Победу. Налей-ка!

Ему наливает безмолвный Тенгиз,
Пока он бредет под осколочный визг
И вдовьи далекие вздохи, —
Пока он ногой деревянной скрипит
И давится воздухом, крепким, как спирт,
И ждет у обшарпанной стойки.

Он с хриплым надрывом глотает сто грамм,
Как будто срывает вагонный стоп-кран,
Чтоб выйти в ночной глухомани, —
Как будто вступает в последний он бой,
Чтоб снова прикрыть своей рваной судьбой
Страну, что лежит за холмами.

Последний защитник великой страны,
В которой всегда все верны и равны,
А коль не равны – то маленько.
… Бездомная вьюга свистит по холмам,
Качая во мгле привокзальный шалман…
– Я выпить желаю. Налей-ка!