Евгений Водолазкин - Музей

КИРОВ. Докладывай, товарищ Медведь, обстановку.

МЕДВЕДЬ ( открывая папку ). Докладываю. Поступили очередные донесения от сексота Волковой.

ГОЛОС С.-Т. Волкова – надежный товарищ.

МЕДВЕДЬ. Позавчера Волковой удалось обнаружить существование тайной организации «Зеленая лампа».

КИРОВ. Хорошая работа!

МЕДВЕДЬ. При пересечении Лиговского проспекта Волкову насильно втолкнули в автомобиль, где сидел бывший царский генерал Карлинский. Он отвез Волкову в поселок Шушары, где приказал членам организации над ней надругаться. Волкова насчитала 703 члена.

КИРОВ. Она узнала кого-нибудь?

МЕДВЕДЬ. Только своих сотрудников и соседей. Составляют примерно четверть организации.

КИРОВ. Хорошо. Составьте списки.

МЕДВЕДЬ. А списки готовы. ( Достает списки. ) Я бы таких зубами рвал. Только это еще не все, товарищ Киров. Будучи в гостях у одного путиловского рабочего в Кирпичном переулке, Волкова случайно обнаружила три корзины с человеческим мясом. Мясо, по предположению Волковой, было приготовлено для продажи в розницу.

КИРОВ. Какой общий вес?

МЕДВЕДЬ. Килограммов триста пятьдесят – триста семьдесят. При среднестатистическом весе в семьдесят килограммов ушло, думаю, пять – пять с половиной совслужащих. Это если с потрохами.

КИРОВ. А если – без?

МЕДВЕДЬ. Тогда, возможно, и больше. Скорее всего, они потроха отдельно реализовали.

КИРОВ. Сомнительная это идея – человеческим мясом торговать. А еще путиловец. Мясо конфискуйте.

МЕДВЕДЬ. Я думаю, Сергей Миронович, реализовать его надо, чтоб не пропадало.

КИРОВ. А что на ценнике стоять будет?

МЕДВЕДЬ. Мясо человеческое. Или просто: человечина.

КИРОВ. Не по-ленински это… Да и название с непривычки царапает – мясо человеческое…

МЕДВЕДЬ. Можно: человечное.

ГОЛОС С.-Т. Название проникнуто гуманизмом.

КИРОВ. Вот что: объявим сорт пикантным. А с путиловцем что делать?

МЕДВЕДЬ. Реализуем в розницу или разбросаем по спецпайкам. Пролетарская косточка.

Входит Аэроплан.

АЭРОПЛАН. Товарищ Киров, тебе письмо. Очень личного характера.

МЕДВЕДЬ. Разрешите, я прочту. ( Тянется к письму. )

АЭРОПЛАН ( отдергивая руку ). Лапы!

КИРОВ ( МЕДВЕДЮ ). Это еще зачем?

МЕДВЕДЬ. Не знаю.

АЭРОПЛАН. Ты, товарищ, на первый взгляд какой-то, знаешь, недалекий.

КИРОВ ( читая письмо ). Ну, все там у тебя, товарищ Медведь?

МЕДВЕДЬ. Имеется еще ряд сигналов.

КИРОВ. Отложим-ка мы их до следующего раза. Договорились? Все, полный вперед.

МЕДВЕДЬ. Есть полный вперед! ( Продолжает стоять. )

КИРОВ. Забыл что-нибудь?

МЕДВЕДЬ. Нет, не забыл.

КИРОВ. Тогда – прощаемся.

МЕДВЕДЬ. Прощаемся.

КИРОВ ( машет перед Аэроплан письмом ). Ты это где взяла?

АЭРОПЛАН. Она подошла ко мне у парадного.

МЕДВЕДЬ. Кто?

АЭРОПЛАН ( показывает КИРОВУ на МЕДВЕДЯ ). Мы с ним разве не попрощались?

МЕДВЕДЬ. Я, пожалуй, пойду.

КИРОВ. Всего хорошего, Филипп Демьянович.

АЭРОПЛАН. Она решила, что я новая прислуга, и попросила передать письмо по секрету. ( Показывает на МЕДВЕДЯ. ) А он какой-то, по-моему, … нескромный.

МЕДВЕДЬ. До свидания, товарищи. ( Закрывает лицо руками и выходит. )

АЭРОПЛАН. Она же встретиться с тобой хочет!

КИРОВ. Встретиться! Ох, Мильда, Мильда, как ты неблагоразумна!

АЭРОПЛАН. Женщина с такими рыжими волосами не может быть благоразумной. И с таким странным именем…

КИРОВ. А у тебя вообще нет имени – только кличка. Это ведь додуматься надо – Аэроплан! Почему – Аэроплан?

АЭРОПЛАН. Сейчас объясню. Прошу садиться.

Киров садится на стул, Аэроплан широко раскидывает руки, громко жужжа, летает по комнате, затем приземляется у Кирова на коленях.

КИРОВ. Ах, вот оно что.

АЭРОПЛАН. Развиваем отечественную авиацию. Спроси лучше, почему я отсюда не улетаю.

ГОЛОС С.-Т. Почему?

АЭРОПЛАН. Сама не знаю. Думаю, Марию Львовну жалко: пропадет она без меня, если тебя случаем застрелят.

КИРОВ. А ты за меня не бойся. Не такой я человек, чтобы меня застрелить можно было! ( Снимает Аэроплан с колен, встает. ) И с чего ты взяла, что меня застрелят?

АЭРОПЛАН. Не знаю. Лицо у тебя такое.

КИРОВ. Да какое же у меня, черт возьми, лицо?!

АЭРОПЛАН. Ну, такое, понимаешь… Этого нельзя объяснить, просто появляется в лице что-то. Ты только черта не поминай: может, пронесет.

Киров и Драуле в кировском кабинете в Смольном. Кабинет обставлен по-ленински: кресла в чехлах, большой стол с лампой, широкая кушетка.

КИРОВ. Здравствуй, несгибаемая.

ДРАУЛЕ. Здравствуй, товарищ Киров. Вижу, получил мою записку.

КИРОВ ( хмуро ). Я, Мильда, больной пришел.

ДРАУЛЕ. А я тоже больная. И знаешь, от кого заразилась? То-то. ( Заглядывает ему в глаза. ) Только я смотрю, ты не особенно мне рад.

КИРОВ. Я рад, Мильда, рад, но нельзя все это так делать…

ДРАУЛЕ. Как?

КИРОВ. Ну, открыто, понимаешь? Никакой конспирации.

ДРАУЛЕ. А зачем нам конспирация, товарищ Киров? Мы ведь с тобой не подпольной работой занимаемся. Разве мы что-то противоестественное делаем? Есть, конечно, свои капризы, но в целом все в рамках природы. Два молодых, здоровых организма тянутся друг к другу. Что тут плохого?

КИРОВ. Да не в этом дело. Ты возле дома моего ходишь, Маша может узнать.

ДРАУЛЕ. А кто она тебе – жена, мать, сестра? На тех же правах, что и я. К тому же все она давно знает, твоя Маша. Надоела мне эта конспирация. Я вот замужем и ничего не боюсь. Ничего.

ГОЛОС С.-Т ( хихикая ). Я тут тоже, как говорится, в брак вступаю. С товарищем с Камчатки. Очень просил. Брак, понятное дело, отомрет, но захотелось все ж таки попробовать, пока не отмер.

КИРОВ ( протягивая руки к Драуле ). Ну, иди ко мне, моя рыжая. Иди, приласкаю. ( Драуле следует за Кировым на кушетку. ) Тебя только пальцем коснешься, а ты уже гусиной кожей покрываешься. И все твои рыжие волоски дыбом стоят. С виду – холодная, неприступная, а тронь тебя – обожжешься.

ДРАУЛЕ. Мы, рыжие, отчаянные. Я, например, при всех раздеться могу. Очень даже просто.

ГОЛОС С.-Т. ( от души ). Ох, и хорошо же с мужчиной в браке состоять… Однозначное наслажденье!

КИРОВ ( обнимая Драуле ). Давай сегодня не раздеваясь.

ДРАУЛЕ. Не знаю, мне все-таки больше нравится – раздевшись. В такой канцелярской обстановке лучше, я считаю, раздеться.

КИРОВ. А войдет Суомалайнен-Тюнккюнен – красиво будет? Думаю, некрасиво.

ДРАУЛЕ. Она все равно ничего не поймет. Такая дура! И в тебя, по-моему, по уши влюблена.

Суомалайнен-Тюнккюнен издает обиженный звук.

КИРОВ. Нет, проще не раздеваясь. Ленин, знаешь, простоту любил.

ГОЛОС С.-Т. Это почему же я ничего не пойму? Очень даже пойму. Мне товарищ с Камчатки все наглядно объяснил!