Борис Рабкин - Самая длинная ночь

Е л е н а. Я пойду.

П е т р о в. Останьтесь. Все равно ждать. Поговорим.

Е л е н а. О чем?

П е т р о в. О чем хотите.

Е л е н а. Расскажите о себе. Я о вас почти ничего не знаю.

П е т р о в. Малоинтересный предмет. (Прислушивается.) Тихо… Улетел немец. Больше не гудит. Все-таки с ним веселей было. Гудит — значит, еще не нашли нас. Ищут. А теперь гадай: то ли у него бензин кончился, то ли его услуги больше не требуются? Да-а, тихо… Сорокин сегодня говорил, будто наукой установлено, что сутки сокращаются и ночи день ото дня становятся короче. Может, трепался?

Е л е н а. Нет. Это верно.

П е т р о в. А знаете, Лена, я ведь был женат.

Е л е н а. Когда это вы успели?

П е т р о в. Успел. Жена у меня была тихая, ласковая… Как не верить такой? Верил.

Е л е н а. Ну и что же?

П е т р о в. Бросил я ее.

Е л е н а. Почему?

П е т р о в. Неверная была.

Е л е н а. Не любила.

П е т р о в. А есть ли она в природе, любовь?

Е л е н а. Есть.

П е т р о в. Ой ли? Где ж она гнездится? В душе, что ли?

Е л е н а. В душе.

П е т р о в. А говорят, идеализм. И Маркс так считал.

Е л е н а. Вы нарочно стараетесь казаться примитивным? Я же вижу, что вы не такой.

П е т р о в. Ошибаетесь, Леночка. Такой.

Е л е н а. Маркс очень любил свою жену. Ее звали Женни. Женни Вестфален. Вы стихи Маркса читали?

П е т р о в (усмехнулся) . Стихи… Скажу по секрету, я «Капитал» только до девяносто шестой страницы дочитал, до прибавочной стоимости. Все времени не хватало.

Е л е н а.

Нравится?

П е т р о в. Величественно…

Е л е н а. Я тоже сама не читала. Чеботарев для меня много раз эти строки повторял. Запомнила. Он много удивительных вещей знает…

П е т р о в (распахнул окно. Стало слышно многоголосое кваканье лягушек) . Ох и длинная сегодня ночь… Мальчишкой я скотину пас. Летними вечерами земля душистая, теплая, ласковая, как мать. А в небе кто-то звезды зажигает. Лягушки молчат. Дожидаются. Как вспыхнет их, лягушачья, звезда, начинается концерт. Это, значит, мое музыкальное образование.

Е л е н а. А что было с вами потом, после деревни?

П е т р о в. Потом началась автобиография.

Пауза. Слышно кваканье лягушек.

Тоже небось про любовь квакают, зелененькие. Им проще.

Е л е н а. Завидуете лягушкам?

П е т р о в. Из всех тварей, населяющих нашу планету, самая неблагоустроенная — человек. Родиться бы мне орлом или лосем, водить бы стадо по лесам. Приволье. И никаких проблем. Хотели бы вы побыть лосем, Леночка?

Е л е н а. Нет.

П е т р о в. Зря. Я бы за вас с самым свирепым рогачом сразился!

Е л е н а. А вы славный… Платон… (Прикоснулась рукой к его груди.) Что там? Душа… Которой нет? Или есть? Если бы не было на свете Чеботарева, может быть, полюбила бы вот такого… Только и я без него была бы совсем не такая, как есть. Когда мы поженились, мне восемнадцать было, ему — двадцать девять. Не любила я его, пристроиться хотела. Я ведь тоже сиротой была. Плакала, думала, старику продаюсь… А он меня человеком сделал. Жить научил, бороться научил, людей любить. Все, что есть во мне хорошего, — от него. Настоящий он. Не только по званию — по душе коммунист. Может быть, это и не та любовь, о которой девчонки мечтают, но нет для меня теперь человека ближе и дороже. Теперь нас никакой силой не разорвать.

Входит Г о р б у ш и н. Он без шапки, измазан грязью. В руках две винтовки.

П е т р о в. Вы откуда, Горбушин?

Г о р б у ш и н. К Малым Озеркам мы ходили выяснять насчет самолета.

П е т р о в. Какого самолета? Кто вас туда посылал?

Г о р б у ш и н. Товарищ комиссар. Николай Иванович.

П е т р о в. Вот оно что. Ну и как, нашли вы самолет?

Г о р б у ш и н. Самолета не нашли, немцев нашли. Свеколкин там остался. (Кладет на стол винтовку.) Вечная ему память.

П е т р о в. Та-ак… (Посмотрел многозначительно на Елену.) Немцев много?

Г о р б у ш и н. В темноте не счесть. Мы со стороны болот подошли к самым Озеркам. Шли тихо. И как он, проклятый, услыхал? Будто специально караулил. Свеколкин сразу упал, а с меня шапку сбило. Я к нему, а он мертвый. Винтовку его прихватил и ползком в тростники. Ушел.

П е т р о в. Спасибо за службу, Горбушин. Можете идти. Приведите себя в порядок.

Г о р б у ш и н. Есть. (Уходит.)

П е т р о в. Веришь — не веришь, любишь — не любишь… Свеколкин… Веселая душа. Трое пацанов. Фотографию показывал. Зачем нужно было посылать их к Озеркам? Ясно ведь: врут немцы. (Развернул карту.) Малые Озерки…

Е л е н а (подошла сзади, тоже смотрит на карту) . Это совсем близко от нас.

П е т р о в. Ночью немцы через болота не пойдут.

Е л е н а. Они не догадываются, что мы здесь, иначе не оказались бы на том берегу.

П е т р о в. Там одна группа, а сколько их всего? Где остальные? (Открывает дверь в сени. Виктору.) А ну давай ко мне эту фрау!

В и к т о р (открывает дверь во двор) . Фрау, на выход!

Из холодной половины в сени входит М а р и я.

Виктор закрывает дверь, проводит Марию в горницу. Выходит. Дверь в сени остается открытой.

П е т р о в. Ну, фрау, вы летели на самолете?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Его подбили?

М а р и я. Да.

П е т р о в. Самолет упал за озером?

М а р и я. Я ведь уже говорила…

П е т р о в. Так вот: мы посылали за озеро людей. Один из них погиб. Самолета там нет, там немцы, и вы это прекрасно знали!

М а р и я. Я не могла этого знать. Я очень сожалею. Если за озером немцы, они наверняка нашли наш самолет и теперь ищут нас. Тот самолет, что летал над лесом, тоже, наверное, искал нас. Гестапо, конечно, предупредило тыловые части о нашем бегстве.

П е т р о в. Новая версия. Оказывается, немцы охотятся не за нами, а за вами?

М а р и я. Мы трое для них гораздо опаснее всего вашего отряда.

П е т р о в. Вы что же, нас совсем за дурачков считаете? Говорите правду! Откуда пришли? Где другие подразделения?

М а р и я. Поймите наконец, я говорю правду! Только правду!

П е т р о в. Имейте в виду: у нас не шутят! Это может стоить вам жизни!

М а р и я. Пожалуйста, перестаньте орать. В конце концов, вы разговариваете с женщиной.

Е л е н а. Это ты женщина?!

П е т р о в. Не вмешивайтесь не в свое дело, Лена!

Е л е н а. Нет, я ей скажу! Да ты знаешь, как он умеет разговаривать с женщиной?! Это вы, немцы, виноваты в том, что он душит в себе прекрасного, доброго человека! Вы принесли в мир недоверие и жестокость!

М а р и я. Он ваш любимый? У меня тоже был любимый. Мы расстались сегодня вечером, несколько часов назад… Самолет уже ждал. Нас преследовало гестапо. Он остался, чтобы задержать. Мы улетели. Он был лучший из людей, которых я встречала в жизни. Я хотела бы умереть вместе с ним. Его звали Отто. Он был командиром нашей группы. После возвращения в Москву мы должны были пожениться… Вы говорите: немцы в ответе за все творящееся в мире зло? Я и Отто — мы оба немцы. Кто же в ответе за нас?